Rudyard Kipling (Редьярд Киплинг)

An American. 1894

The American Spirit speaks:

If the Led Striker call it a strike,
  Or the papers call it a war,
They know not much what I am like,
  Nor what he is, My Avatar.

Through many roads, by me possessed,
  He shambles forth in cosmic guise;
He is the Jester and the Jest,
  And he the Text himself applies.

The Celt is in his heart and hand,
  The Gaul is in his brain and nerve;
Where, cosmopolitanly planned,
  He guards the Redskin's dry reserve

His easy unswept hearth he lends
  From Labrador to Guadeloupe;
Till, elbowed out by sloven friends,
  He camps, at sufferance, on the stoop.

Calm-eyed he scoffs at Sword and Crown,
  Or, panic-blinded, stabs and slays:
Blatant he bids the world bow down,
  Or cringing begs a crust of praise;

Or, sombre-drunk, at mine and mart,
  He dubs his dreary brethren Kings.
His hands are black with blood -- his heart
  Leaps, as a babe's, at little things.

But, through the shift of mood and mood,
  Mine ancient humour saves him whole --
The cynic devil in his blood
  That bids him mock his hurrying soul;

That bids him flout the Law he makes,
  That bids him make the Law he flouts,
Till, dazed by many doubts, he wakes
  The drumming guns that -- have no doubts;

That checks him foolish-hot and fond,
  That chuckles through his deepest ire,
That gilds the slough of his despond
  But dims the goal of his desire;

Inopportune, shrill-accented,
  The acrid Asiatic mirth
That leaves him, careless 'mid his dead,
  The scandal of the elder earth.

How shall he clear himself, how reach
  Your bar or weighed defence prefer --
A brother hedged with alien speech
  And lacking all interpreter?

Which knowledge vexes him a space;
  But, while Reproof around him rings,
He turns a keen untroubled face
  Home, to the instant need of things.

Enslaved, illogical, elate,
  He greets the embarrassed Gods, nor fears
To shake the iron hand of Fate
  Or match with Destiny for beers.

Lo, imperturbable he rules,
  Unkempt, desreputable, vast --
And, in the teeth of all the schools,
  I -- I shall save him at the last!

Американец. 1894

         Американский дух говорит:

Бунтовщик – обо мне: «Мы – прямая родня!»
	Заголовки газет: «Что – война?!» и «Пожар!»
Так, выходит, никто и не понял меня,
	И не понял, каков же он, мой Аватар.

Он бредёт по путям, что я взял под контроль,
	Средоточье бессчётных космических уз.
Шутка он и Шутник, – такова его роль,
	Он толкует Писанье на собственный вкус,

Ибо Кельт в его сердце и жилах кипит,
	Ибо Галл по мозгам и по психике он,
И, задуманный свыше, как космополит,
	Он на страже стоит Краснокожих Племён.

Лабрадор-Гваделупа, – в пространстве меж них
	Он жилище усердно возводит себе.
Лже-друзья притеснят, – простодушен и тих,
	Он, страдая, живёт, как святой, на столбе.

Но не святы ему ни Корона, ни Меч,
	А не святы – смеётся над ними в лицо,
Презирает он падких на льстивую речь,
	Что дуреют, услышав благое словцо.

Но на рынке ли, в шахте ли, пьян не шутя,
	Он и местную Власть поминает плевком.
Руки чёрны от крови, – и всё ж, как дитя,
	Потрясти его можно любым пустяком.

Но рабочие смены любви-нелюбви,
	Юмор древний шахтёрский – спасенье души –
Но циничный Лукавый, живущий в крови,
	Повторяют ему: «Не спеши! Не спеши!

Ты построил Закон, как родное жильё,
	Так не рушь его! Это – наш общий совет!»
И, сомненья изжив, он встаёт под ружьё,
	А у ружей в сраженье – сомнения нет!

Безоглядный в бою, он с оглядкой живёт,
	Он с оглядкой живёт, чтоб отныне и впредь
У него за спиной не обрушился свод,
	Чтоб Закон, как родное жильё, подпереть!

Азиатская радость от павших врагов
	Не позорит отныне его существо,
И земля – от одних до других берегов –
	Словно старая мать, не стыдится его.

Что же дальше? Горячку пороть сгоряча?
	Обороной продуманной войско увлечь?
Враг стоит перед нами, но – без толмача,
	Без него – ни своих, ни чужих не сберечь.

И стоит в раздраженье мой главный герой,
	Но Упрёки повсюду звенят по углам,
И герой мой уж мыслями – там, за горой,
	И, спеша, возвращается к мирным делам.

Он с Богами смущёнными мирно живёт,
	И не страшен ему растревоженный Рок,
Он, поспорив, Судьбину свою перепьёт
	И с позором спровадит её за порог.

Он – спокойный хозяин; нечёсан, небрит,
	Но хочу сохранить первозданной красу,
И от всяческих школ – это Дух говорит –
	Я его, наконец, охраню и спасу!

© Перевод Евг. Фельдмана
14.08.2011
Все переводы Евгения Фельдмана

1. The First Chantey
2. The Cursing of Stephen
3. The Covenant
4. «Limits and Renewals». 1932. 19. Azrael's Count
5. Tarrant Moss

Распечатать (Print)

Количество обращений к стихотворению: 5860

Последние стихотворения

To English version