John Gay (Джон Гей)

Part II. Fable 5. The Bear in a Boat

To a Coxcomb

  That man must daily wiser grow,
  Whose search is bent himself to know;
  Impartially he weighs his scope,
  And on firm reason founds his hope;
  He tries his strength before the race,
  And never seeks his own disgrace;
  He knows the compass, sail, and oar,
  Or never launches from the shore;
  Before he builds, computes the cost;
  And in no proud pursuit is lost:

  He learns the bounds of human sense,
  And safely walks within the fence.
  Thus, conscious of his own defect,
  Are pride and self-importance check'd.
     If then, self-knowledge to pursue,
  Direct our life in every view,
  Of all the fools that pride can boast,
  A coxcomb claims distinction most.
     Coxcombs are of all ranks and kind:
  They're not to sex or age confined,

  Or rich, or poor, or great, or small;
  And vanity besets them all.
  By ignorance is pride increased:
  Those most assume who know the least;
  Their own false balance gives them weight,
  But every other finds them light.
     Not that all coxcombs' follies strike,
  And draw our ridicule alike;
  To different merits each pretends.
  This in love-vanity transcends;

  That smitten with his face and shape,
  By dress distinguishes the ape;
  T'other with learning crams his shelf,
  Knows books, and all things but himself.
     All these are fools of low condition,
  Compared with coxcombs of ambition.
  For those, puffed up with flattery, dare
  Assume a nation's various care.
  They ne'er the grossest praise mistrust,
  Their sycophants seem hardly just;

  For these, in part alone, attest
  The flattery their own thoughts suggest.
  In this wide sphere a coxcomb's shown
  In other realms beside his own:
  The self-deemed Machiavel at large
  By turns controls in every charge.
  Does commerce suffer in her rights?
  'Tis he directs the naval flights.
  What sailor dares dispute his skill?
  He'll be an admiral when he will.

     Now meddling in the soldier's trade,
  Troops must be hired, and levies made.
  He gives ambassadors their cue,
  His cobbled treaties to renew;
  And annual taxes must suffice
  The current blunders to disguise
  When his crude schemes in air are lost,
  And millions scarce defray the cost,
  His arrogance (nought undismayed)
  Trusting in self-sufficient aid,

  On other rocks misguides the realm,
  And thinks a pilot at the helm.
  He ne'er suspects his want of skill,
  But blunders on from ill to ill;
  And, when he fails of all intent,
  Blames only unforeseen event.
  Lest you mistake the application,
  The fable calls me to relation.
     A bear of shag and manners rough,
  At climbing trees expert enough;

  For dextrously, and safe from harm,
  Year after year he robbed the swarm.
  Thus thriving on industrious toil,
  He gloried in his pilfered spoil.
     This trick so swelled him with conceit,
  He thought no enterprise too great.
  Alike in sciences and arts,
  He boasted universal parts;
  Pragmatic, busy, bustling, bold,
  His arrogance was uncontrolled:

  And thus he made his party good,
  And grew dictator of the wood.
     The beasts with admiration stare,
  And think him a prodigious bear.
  Were any common booty got,
  'Twas his each portion to allot:
  For why, he found there might be picking,
  Even in the carving of a chicken.
  Intruding thus, he by degrees
  Claimed too the butcher's larger fees.

  And now his over-weening pride
  In every province will preside.
  No talk too difficult was found:
  His blundering nose misleads the hound.
  In stratagem and subtle arts,
  He overrules the fox's parts.
     It chanced, as, on a certain day,
  Along the bank he took his way,
  A boat, with rudder, sail, and oar,
  At anchor floated near the shore.

  He stopp'd, and turning to his train,
  Thus pertly vents his vaunting strain:
     'What blundering puppies are mankind,
  In every science always blind!
  I mock the pedantry of schools.
  What are their compasses and rules?
  From me that helm shall conduct learn.
  And man his ignorance discern.'
     So saying, with audacious pride,
  He gains the boat, and climbs the side.

  The beasts astonished, lined the strand,
  The anchor's weighed, he drives from land:
  The slack sail shifts from side to side;
  The boat untrimmed admits the tide,
  Borne down, adrift, at random toss'd,
  His oar breaks short, the rudder's lost.
  The bear, presuming in his skill,
  Is here and there officious still;
  Till striking on the dangerous sands,
  Aground the shattered vessel stands.

     To see the bungler thus distress'd,
  The very fishes sneer and jest.
  Even gudgeons join in ridicule,
  To mortify the meddling fool.
  The clamorous watermen appear;
  Threats, curses, oaths, insult his ear:
  Seized, thrashed, and chained, he's dragged to land;
  Derision shouts along the strand.

Часть II. Басня 5. Медведь в лодке

Некоему фату

	Всяк человек в самопознанье
Возводит сам себя, как зданье.
В его надежде – ум и трезвость,
А не мечты бесплодной резвость;
Его побед расчёт могучий
Не знает, что такое случай; 
Он, компас изучив и снасти,
Лишь после в море ищет счастья;
Не затевает новой стройки,
Не рассчитав последней стойки;
Он знает чувств людских границы,
Он в их пределах жить стремится;
Он горд, но собственной гордыне
Он враг от века и доныне.

	Меж грешных нас, где все не святы,
В глаза бросаются нам фаты,
Что с их гордыней беспримерной
Всегда особо характерны.

	Фат – это женщина, мужчина,
Фат – это карлик и детина.
Бедняк, вельможа ль, – нет значенья:
Тщеславны все без исключенья.
И всяк, поскольку глуп, как пробка,
Ведёт себя весьма неробко:
В своих глазах – он клад несметный,
В чужих – лишь грошик незаметный.

	Уверен всяк, что что-то значит,
И всяк по-своему чудачит:
Вот этот женщин бурно любит,
Любую даму приголубит;
Тот золотой увенчан цацкой
В самовлюблённости дурацкой;
Тот весь ушёл в литературу,
Но не прочёл свою натуру. 

	Они – народец несерьёзный.
Но страшен фат амбициозный,
Наглец, дорвавшийся до власти.
Он – целой нации несчастье!
Он уповает на подлизу,
Что тех, кто сверху, лижет снизу.
Во всём с подлизою согласен,
Перед собой он – чист и ясен.
Всему на свете – он лишь мера,
Всё остальное – чушь, химера.
Макиавелли ученик он,
И в сферы все, увы, проник он.
И моряка за идиота
Он держит: стать главою флота
Способен сам горластый кочет,
Причём всегда, когда захочет!

	Вербовщики, посланцы фата,
Нанять обязаны солдата.
Контракт, составленный топорно,
Возобновляется повторно.
А промах, ставший здесь итогом, 
Закроют годовым налогом,
И, расползись в ответ на это
Статьи несчастного бюджета,
Фат, и невежда, и тупица,
И здесь в себе не усомнится,
И, прежних скал забыв коварство,
На новых губит государство,
И от провала до провала
Не сомневается нимало,
Что здесь всему виной судьбина,
И уж никак не он, дубина.
Что дальше? Дальше будет басня.
Прочти её – всё станет ясно.

	Медведь любил питаться мёдом,
Бесстыдно грабя год за годом
Трудолюбивых пчёл семейство,
И в безнаказанном злодействе, 
Что он творил над честным роем,
Вообразил себя героем. 

	Решил, что кражи и хищенья
Одни достойны восхищенья,
Что все ремёсла и науки
Освоил он без лишней муки,
И в наглом умопомраченье
Без меры и ограниченья
Попрал Медведь закон и право
И стал властителем дубравы!

	Был изумлён весь мир животный:
«Медведь уж больно живоглотный! »
Делил он добытое вместе,
Крича: «Моё! А вы – не лезьте!» 
На лихоимстве помешался:
Цыплячьей тушкой не гнушался! 
Десятки плутней замастырил,
У тех украл, у этих стырил,
И проявить своё коварство 
Взмечтал в масштабах государства.
Дурил он лиса и лисицу,
Сбивал со следа пса и псицу,
Всех перепсил и перелисил,
И этим вновь себя возвысил!

	Гулял он как-то у потока.
Вдруг видит: лодка недалёко,
При ней – руль, парус, пара вёсел,
И рядом кто-то якорь бросил.
И молвил братии животной,
Что шла за ним толпою плотной:

	– Сколь человечество нелепо:
Всегда в любой науке слепо.
И в руль, и в компас трудоголик
Подробно вник, – смешно до колик!
Но я ль рулю иль руль здесь мне ли
Начальник? – То-то, пустомели!

	Не смысля в деле, с наглой мордой
Медведь на борт поднялся, гордый.
Зверьё дивуется на мэтра.
Вдруг судно дрогнуло от ветра
И закрутилось-завертелось,
Как только ветру захотелось.
И сорван руль, и вёсла в щепы,
И парус в клочья, слабнут скрепы.
Но нипочём беда невежде:
Он капитанствует, как прежде,
И бездна кажет зубы-скалы,
И нет страшней её оскала!

	Дивясь на крах мохнатой глыбы,
Вокруг смеялись даже рыбы,
И даже пескари без жали,
Смеясь, Медведя провожали,
А перевозчики оравой
Ругались так, что – Боже правый!
На сушу выволокли тушу
И тут же вытряхнули душу!

© Перевод Евг. Фельдмана
12-17.03.2018
Все переводы Евгения Фельдмана

1. An Elegy on a Lap-dog
2. To a Young Lady, with Some Lampreys
3. Sweet William's Farewell to Black-Ey'd Susan
4. To a Lady
5. If the Heart of a Man

Распечатать (Print)

Количество обращений к стихотворению: 2440

Последние стихотворения

To English version