John Gay (Джон Гей)

Part II. Fable 4. The Ant in Office

To a Friend

  You tell me, that you apprehend
  My verse may touchy folks offend.
  In prudence too you think my rhymes
  Should never squint at courtiers' crimes:
  For though nor this, nor that is meant,
  Can we another's thoughts prevent?
     You ask me if I ever knew
  Court chaplains thus the lawn pursue.
  I meddle not with gown or lawn;
  Poets, I grant, to rise must fawn.

  They know great ears are over-nice,
  And never shock their patron's vice.
  But I this hackney path despise;
  'Tis my ambition not to rise.
  If I must prostitute the Muse,
  The base conditions I refuse.
     I neither flatter nor defame,
  Yet own I would bring guilt to shame.
  If I corruption's hand expose,
  I make corrupted men my foes.

  What then? I hate the paltry tribe;
  Be virtue mine; be theirs the bribe.
  I no man's property invade;
  Corruption's yet no lawful trade.
  Nor would it mighty ills produce,
  Could I shame bribery out of use,
  I know 'twould cramp most politicians,
  Were they tied down to these conditions.
  'Twould stint their power, their riches bound,
  And make their parts seem less profound.

  Were they denied their proper tools,
  How could they lead their knaves and fools?
  Were this the case, let's take a view,
  What dreadful mischiefs would ensue;
  Though it might aggrandise the state,
  Could private luxury dine on plate?
  Kings might indeed their friends reward,
  But ministers find less regard.
  Informers, sycophants, and spies,
  Would not augment the year's supplies.

  Perhaps, too, take away this prop,
  An annual job or two might drop.
  Besides, if pensions were denied,
  Could avarice support its pride?
  It might even ministers confound,
  And yet the state be safe and sound.
     I care not though 'tis understood
  I only mean my country's good:
  And (let who will my freedom blame)
  I wish all courtiers did the same.

  Nay, though some folks the less might get,
  I wish the nation out of debt.
  I put no private man's ambition
  With public good in competition:
  Rather than have our law defaced,
  I'd vote a minister disgraced.
     I strike at vice, be't where it will;
  And what if great folks take it ill?
  I hope corruption, bribery, pension,
  One may with detestation mention:

  Think you the law (let who will take it)
  Can scandalum magnatum_ make it?
  I vent no slander, owe no grudge,
  Nor of another's conscience judge:
  At him, or him, I take no aim,
  Yet dare against all vice declaim.
  Shall I not censure breach of trust,
  Because knaves know themselves unjust?
  That steward, whose account is clear,
  Demands his honour may appear:

  His actions never shun the light,
  He is, and would be proved upright.
     But then you think my fable bears
  Allusion, too, to state affairs.
     I grant it does: and who's so great,
  That has the privilege to cheat?
  If, then, in any future reign
  (For ministers may thirst for gain;)
  Corrupted hands defraud the nation,
  I bar no reader's application.

     An ant there was, whose forward prate
  Controlled all matters in debate;
  Whether he knew the thing or no,
  His tongue eternally would go.
  For he had impudence at will,
  And boasted universal skill.
  Ambition was his point in view;
  Thus, by degrees, to power he grew.
  Behold him now his drift attain:
  He's made chief treasurer of the grain.

     But as their ancient laws are just,
  And punish breach of public trust,
  'Tis ordered (lest wrong application
  Should starve that wise industrious nation)
  That all accounts be stated clear,
  Their stock, and what defrayed the year:
  That auditors should these inspect, 97
  And public rapine thus be checked.
  For this the solemn day was set,
  The auditors in council met.

  The granary-keeper must explain,
  And balance his account of grain.
  He brought (since he could not refuse 'em)
  Some scraps of paper to amuse 'em.
     An honest pismire, warm with zeal,
  In justice to the public weal,
  Thus spoke: 'The nation's hoard is low,
  From whence doth this profusion flow?
  I know our annual funds' amount.
  Why such expense, and where's the account?'

     With wonted arrogance and pride,
  The ant in office thus replied:
  'Consider, sirs, were secrets told,
  How could the best-schemed projects hold?
  Should we state-mysteries disclose,
  'Twould lay us open to our foes.
  My duty and my well-known zeal
  Bid me our present schemes conceal.
  But on my honour, all the expense
  (Though vast) was for the swarm's defence.

     They passed the account as fair and just,
  And voted him implicit trust.
     Next year again the granary drained,
  He thus his innocence maintained:
     'Think how our present matters stand,
  What dangers threat from every hand;
  What hosts of turkeys stroll for food,
  No farmer's wife but hath her brood.
  Consider, when invasion's near,
  Intelligence must cost us dear;

  And, in this ticklish situation,
  A secret told betrays the nation.
  But, on my honour, all the expense
  (Though vast) was for the swarm's defence.'
     Again, without examination,
  They thanked his sage administration.
     The year revolves. The treasure spent,
  Again in secret service went.
  His honour too again was pledged,
  To satisfy the charge alleged.

     When thus, with panic shame possessed,
  An auditor his friends addressed:
     'What are we? Ministerial tools.
  We little knaves are greater fools.
  At last this secret is explored;
  'Tis our corruption thins the hoard.
  For every grain we touched, at least
  A thousand his own heaps increased.
  Then for his kin, and favourite spies,
  A hundred hardly could suffice.

  Thus, for a paltry sneaking bribe,
  We cheat ourselves, and all the tribe;
  For all the magazine contains,
  Grows from our annual toil and pains.'
     They vote the account shall be inspected;
  The cunning plunderer is detected;
  The fraud is sentenced; and his hoard,
  As due, to public use restored.

Часть II. Басня 4. Муравей на высокой должности

Другу

	Боишься ты, что я, пиита,
Стихом задену чувства чьи-то,
Поссорюсь с коррупционером,
Причастным к нашим высшим сферам?
Но я не дурень, зря хлопочешь.
(А, впрочем, думай всё, что хочешь!)

	Известно ль мне, что всяк священник
Ползёт в епископы, мошенник?
Не думал. Знаю, славы ради,
Поэт всех вышних лижет сзади
И лишь приятное для слуха
Патрону вкладывает в ухо.
Но я не подхалим убогий,
И я иду другой дорогой,
И лучше сразу кончу спевку,
Чем превращу я Музу в девку!

	Льстить иль хулить – нет хуже вздора,
Я в суд хочу доставить вора!
Доставив, сделаюсь вражиной
Других, что двинут всей дружиной.
И что? Во взятках – их гордыня,
Мне в Добродетели – твердыня!
Я не желаю зла имущим,
Но только шибко загребущим
Укоротил бы руки-грабли,
Чтоб те, проклятые, ослабли,
Что для политиков, мой друже
(Для большинства!), нет казни хуже.
Казна их оскудеет, знаю,
Исчезнет важность показная.
А как политик прохиндея
Наймёт, казною оскудея?
Но перестройка государства
Сулит нам жуткие мытарства:
Мы государство возвеличим,
Но роскошь барства ограничим.
Король достойнейших приблизит,
Но штат свой нынешний унизит,
И не конфеты сикофанты
Уже лизать начнут, а фанты,
Начнут шпионы чахнуть, воя,
Доносов станет меньше вдвое. 
Отменим пенсии – и что же?
Чем Жадность заблистает? Боже!
Но пусть министров блеск потухнет,
Ведь государство-то – не рухнет!

	Желаю благ своей стране я
(Всё остальное – ахинея!)
Желаю, чтобы непритворно
Того ж хотел любой придворный
И, пояс затянув надолго,
Избавил нацию от долга. 
Я в жизни личной и публичной
Хочу законности обычной,
Министру протяну я руку,
Коль незаконно принял муку!

	Я, как могу, язвлю пороки,
И что мне, друг, вельмож упрёки?
Царят повсюду ложь и взятка.
Смолчу ль, когда на сердце гадко?
Какой закон меня осудит?
Какой запрет молчать принудит?
Я не бросаю слов облыжных,
Я не мараю грязью ближних.
Не ближним я грожу, но в целом
Порок держу я под прицелом,
И, коль гнусить заставил гнус я,
То не заткнусь и не согнусь я.
Кто честен, не боится взоров
Инспекторов и ревизоров,
Тот света солнца не боится,
Тот не спешит в тени укрыться.

     Здесь, ты считаешь, друг, отчасти
Намёк содержится на власти?

	Да, есть: будь хоть архиполитик,
Не смеешь врать и быть вне критик!
И если врать начнёт в реванше
Министр, что хочет жить, как раньше,
Поймёт мой будущий читатель:
Поживы ищет лорд-предатель!

	Жил Муравей, болтун развязный,
Пустой, поверхностный и праздный,
Специалист по всем вопросам,
В какие лез нахальным носом.
Он в знаньях был своих уверен
И в том, что их запас безмерен,
И честолюбцем был до страсти,
И до вершин добрался власти:
К зерну приставлен был молодчик
(Хранитель главный и учётчик!)

	Был пост с ответственностью связан:
Проворовался – будь наказан.
В борьбе с возможным преступленьем
Расходам всем и поступленьям
Отчёт давался ежегодный,
Публичный, гласный, принародный.
И аудиторов ватага,
Блюдя общественное благо,
Явилась дружно на собранье
В день, что назначен был заране:
Мол, разъясни свой дебит-кредит,
Чего, куда и сколько едет.
И он, формальности лишь ради,
Им подал драные тетради.

	Но Муравей, прямой, и честный,
И справедливостью известный,
Промолвил: – Тают накопленья.
Куда уходят поступленья?
Представьте нам статьи расхода
В теченье нынешнего года.

	И Муравей, который ныне
Хранил зерно, сказал в гордыне:
– Коль разболтаем все секреты,
То лучших планов песни спеты!
Себе самим подстроим гадость
Врагам отечества на радость!
И ныне я забочусь крайне,
Чтоб все статьи остались в тайне.
Одно скажу: все траты вместе –
На оборону, – слово чести!

	В детали дале не вникали.
Все дружно «за» голосовали.

	Проходит год. И вновь – убыток.
И вновь хранитель молвит, прыток: 

     – Вношу, милорды, в дело ясность:
От индюков пришла опасность!
Хозяйки их разводят тыщи,
А муравьи идут им в пищу.
Походы вражьи – на заметку,
Расходы наши – на разведку.
Секреты вывернуть наружу –
Себе ж, милорды, сделать хуже.
Я повторюсь: все траты вместе –
На оборону, – слово чести!

	И снова лихо не будили,
Расходы тихо утвердили.

	И год прошёл. Расход несметный
Опять пошёл на фонд секретный,
И вновь, как с самого начала,
Там «слово чести» прозвучало. 

	Чиновник честный возмутился
И к другу резко обратился:

	– Мы кто? Болваны мы – не судьи,
Мы зла и подлости орудья.
Мы сами – часть того разврата,
Где средства канут без возврата.
Он наше зёрнышко обратно
Вернёт себе тысячекратно,
Где для его шпионов даже
И сотни мало будет с кражи.
Себя обманываем сами
И свой народ, что вместе с нами.
Добытое трудом всеобщим
Пересчитаем, – что мы ропщем?

	И дале – вдумчиво, серьёзно
Пересчитали скрупулёзно.
И со свободой, и с наживой
Расстался лорд-хранитель лживый!

© Перевод Евг. Фельдмана
26.02.-01.03.2018
7-11.03.2018
12.03.2018 (ред.)
Все переводы Евгения Фельдмана

1. An Elegy on a Lap-dog
2. To a Young Lady, with Some Lampreys
3. Sweet William's Farewell to Black-Ey'd Susan
4. To a Lady
5. If the Heart of a Man

Распечатать (Print)

Количество обращений к стихотворению: 2449

Последние стихотворения

To English version