Томас Мур (Thomas Moore)

The Ring

    Annulus ille viri.
    OVID. “Amor.” lib. ii. eleg. 15.


The happy day at length arrived
  	When Rupert was to wed
The fairest maid in Saxony,
  	And take her to his bed.

As soon as morn was in the sky,
  	The feast and sports began;
The men admired the happy maid,
	The maids the happy man.

In many a sweet device of mirth
  	The day was past along;
And some the featly dance amused,
  	And some the dulcet song.

The younger maids with Isabel
  	Disported through the bowers,
And decked her robe, and crowned her head
  	With motley bridal flowers.

The matrons all in rich attire,
  	Within the castle walls,
Sat listening to the choral strains
  	That echoed, through the halls.

Young Rupert and his friends repaired
  	Unto a spacious court,
To strike the bounding tennis-ball
  	In feat and manly sport.

The bridegroom on his finger wore
  	The wedding-ring so bright,
Which was to grace the lily hand
  	Of Isabel that night.

And fearing he might break the gem,
  	Or lose it in the play,
He looked around the court, to see
  	Where he the ring might lay.

Now, in the court a statue stood,
  	Which there full long had been;
It might a Heathen goddess be,
  	Or else, a Heathen queen.

Upon its marble finger then
  	He tried the ring to fit;
And, thinking it was safest there,
  	Thereon he fastened it.

And now the tennis sports went on,
  	Till they were wearied all,
And messengers announced to them
  	Their dinner in the hall,

Young Rupert for his wedding-ring
  	Unto the statue went;
But, oh, how shocked was he to find
  	The marble finger bent!

The hand was closed upon the ring
  	With firm and mighty clasp;
In vain he tried and tried and tried,
  	He could not loose the grasp!

Then sore surprised was Rupert’s mind--
  	As well his mind might be;
“I’ll come,” quoth he, “at night again,
  	“When none are here to see.”

He went unto the feast, and much
  	He thought upon his ring;
And marvelled sorely what could mean
  	So very strange a thing!

The feast was o’er, and to the court
  	He hied without delay,
Resolved to break the marble hand
  	And force the ring away.

But, mark a stranger wonder still –
  	The ring was there no more
And yet the marble hand ungrasped,
  	And open as before!

He searched the base, and all the court,
  	But nothing could he find;
Then to the castle hied he back
  	With sore bewildered mind.

Within he found them all in mirth,
  	The night in dancing flew:
The youth another ring procured,
  	And none the adventure knew.

And now the priest has joined their hands,
  	The hours of love advance:
Rupert almost forgets to think
  	Upon the morn’s mischance.

Within the bed fair Isabel
  	In blushing sweetness lay,
Like flowers, half-opened by the dawn,
  	And waiting for the day.

And Rupert, by her lovely side,
  	In youthful beauty glows,
Like Phoebus, when he bends to cast
  	His beams upon a rose.

And here my song would leave them both,
  	Nor let the rest be told,
If ’twere not for the horrid tale
  	It yet has to unfold.

Soon Rupert, ‘twixt his bride and him
  	A death cold carcass found;
He saw it not, but thought he felt
  	Its arms embrace him round.

He started up, and then returned,
  	But found the phantom still;
In vain he shrunk, it clipt him round,
  	With damp and deadly chill!

And when he bent, the earthy lips
  	A kiss of horror gave;
’Twas like the smell from charnel vaults,
  	Or from the mouldering grave!

Ill-fated Rupert! – wild and loud
  	Then cried he to his wife,
“Oh! save me from this horrid fiend,
  	“My Isabel! my life!”

But Isabel had nothing seen,
  	She looked around in vain;
And much she mourned the mad conceit
  	That racked her Rupert’s brain.

At length from this invisible
  	These words to Rupert came:
(Oh God! while he did hear the words
  	What terrors shook his frame!)

“Husband, husband, I’ve the ring
  	“Thou gavest to-day to me;
“And thou’rt to me for ever wed,
  	“As I am wed to thee!”

And all the night the demon lay
  	Cold-chilling by his side,
And strained him with such deadly grasp,
  	He thought he should have died.

But when the dawn of day was near,
  	The horrid phantom fled,
And left the affrighted youth to weep
  	By Isabel in bed.

And all that day a gloomy cloud
  	Was seen on Rupert’s brows;
Fair Isabel was likewise sad,
  	But strove to cheer her spouse.

And, as the day advanced, he thought
  	Of coming night with fear:
Alas, that he should dread to view
  	The bed that should be dear!

At length the second night arrived,
  	Again their couch they prest;
Poor Rupert hoped that all was o’er,
  	And looked for love and rest.

But oh! when midnight came, again
  	The fiend was at his side,
And, as it strained him in its grasp,
  	With howl exulting cried: –

“Husband, husband, I’ve the ring,
  	“The ring thou gavest to me;
“And thou’rt to me for ever wed,
  	“As I am wed to thee!”,

In agony of wild despair,
  	He started from the bed;
And thus to his bewildered wife
  	The trembling Rupert said;

“Oh Isabel! dost thou not see
  	“A shape of horrors here,
“That strains me to its deadly kiss,
  	“And keeps me from my dear?”

“No, no, my love! my Rupert, I
  	“No shape of horrors see;
“And much I mourn the fantasy
  	“That keeps my dear from me.”

This night, just like the night before,
  	In terrors past away.
Nor did the demon vanish thence
  	Before the dawn of day.

Said Rupert then,  “My Isabel,
  	“Dear partner of my woe.
“To Father Austin’s holy cave
  	“This instant will I go.”

Now Austin was a reverend man,
  	Who acted wonders maint –
Whom all the country round believed
  	A devil or a saint!

To Father Austin’s holy cave
  	Then Rupert straightway went;
And told him all, and asked him how
  	These horrors to prevent.

The father heard the youth, and then
  	Retired awhile to pray:
And, having prayed for half an hour
  	Thus to the youth did say:

“There is a place where four roads meet,
  	“Which I will tell to thee;
“Be there this eve, at fall of night,
  	“And list what thou shalt see.

“Thou’lt see a group of figures pass
  	“In strange disordered crowd,
“Travelling by torchlight through the roads,
  	“With noises strange and loud.

“And one that’s high above the rest,
  	“Terrific towering o’er,
“Will make thee know him at a glance,
  	“So I need say no more.

“To him from me these tablets give,
  	“They’ll quick be understood;
“Thou need’st not fear, but give them straight,
  	“I’ve scrawled them with my blood!”

The night-fall came, and Rupert all
  	In pale amazement went
To where the cross-roads met, as he
  	Was by the Father sent.

And lo! a group of figures came
  	In strange disordered crowd.
Travelling by torchlight through the roads,
  	With noises strange and loud.

And, as the gloomy train advanced,
  	Rupert beheld from far
A female form of wanton mien
  	High seated on a car.

And Rupert, as he gazed upon
  	The loosely-vested dame,
Thought of the marble statue’s look,
  	For hers was just the same.

Behind her walked a hideous form,
  	With eyeballs flashing death;
Whene’er he breathed, a sulphured smoke
  	Came burning in his breath.

He seemed the first of all the crowd,
  	Terrific towering o’er;
“Yes, yes,” said Rupert, “this is he,
  	“And I need ask no more.”

Then slow he went, and to this fiend
  	The tablets trembling gave,
Who looked and read them with a yell
  	That would disturb the grave.

And when he saw the blood-scrawled name,
  	His eyes with fury shine;
“I thought,” cries he, “his time was out,
  	“But he must soon be mine!”

Then darting at the youth a look
  	Which rent his soul with fear,
He went unto the female fiend,
  	And whispered in her ear.

The female fiend no sooner heard
  	Than, with reluctant look,
The very ring that Rupert lost,
  	She from her finger took.

And, giving it unto the youth,
  	With eyes that breathed of hell,
She said, in that tremendous voice,
  	Which he remembered well:

“In Austin’s name take back the ring,
  	“The ring thou gavest to me;
“And thou’rt to me no longer wed,
  	“Nor longer I to thee.”

He took the ring, the rabble past.
  	He home returned again;
His wife was then the happiest fair,
  	The happiest he of men.

Кольцо

Ликует Руперт молодой,
  	Он счастлив, наконец:
Сегодня с лучшею из дев
  	Он встанет под венец.

Явились гости на заре
  	Поздравить молодых.
С утра гремит весёлый пир
  	И громко славит их.

Пируют гости за столом,
  	За чашей круговой.
Пленяет песней торжество
  	И пляской огневой.

Зовут подруги Изабель
  	В беседку, в дальний сад.
Ей дарят брачные цветы
  	И свадебный наряд.

Звенит, гудит со всех сторон,
  	Широкий полня двор,
Услада старых матерей –
  	Святой церковный хор.

А Руперт всех своих друзей
  	Тем временем созвал.
Он их занять игрою в мяч
  	Ведёт в обширный зал.

Что за кольцо у жениха,
  	Блестит – глядеть невмочь!
Его подарит он навек
  	Невесте в эту ночь.

Но он боится потерять
  	В толпе друзей и слуг
Своё заветное кольцо.
  	И он глядит вокруг.

И вспомнил он: в глухом углу,
  	Отвергнув Божий свет,
Богиня древняя стоит
  	Без мала сотню лет.

Колечку с мраморной руки
  	Скатиться мудрено.
Пускай на мраморном персте
  	Покоится оно!

И возвратился он к друзьям,
  	Кольцо доверив ей.
Но тут герольды на обед
  	Позвали всех гостей.

Вернулся к статуе жених
  	Забрать кольцо назад.
О Боже! Здесь его кольцо,
  	Но палец крепко сжат.

О горе, горе жениху!
  	Колечко не достать.
Оно блистает в кулаке,
  	Да пальцев не разжать.

«Не уступлю, – решил жених, –
  	Колечка своего.
Я в ночь вернусь, когда вокруг
  	Не будет никого».

Он возвращается к друзьям,
  	Но не поймёт никак,
К чему – к удаче иль к беде –
  	Был странный этот знак. 

Приходит ночь. Жених опять
  	Спешит кольцо извлечь.
Он тяжкий мраморный кулак
  	Решается отсечь.

Идёт во двор. Что видит он,
  	Мне страх сказать о том:
Разжался мраморный кулак,
  	Но нет колечка в нём!

Он обыскал широкий двор,
  	Но не нашёл кольца.
И возвратился в замок свой,
  	И нет на нём лица.

Кругом веселье, гомон, смех,
  	Грохочет шумный зал.
И заменил жених кольцо,
  	Никто о том не знал.

Когда ж священник молодых
  	Навек соединил,
Счастливый Руперт о беде,
  	Конечно, позабыл.

Я не хотел бы им мешать
  	В их первый брачный час,
Но всё ж я должен продолжать
  	Ужасный мой рассказ.

Едва на них спустилась ночь,
  	Меж юною четой,
Раздвинув полог, лёг скелет,
  	Сокрытый темнотой.

Вот он над Рупертом вздохнул
  	И выдохнул мороз,
Коснувшись мёртвою рукой
  	Златых его волос.

И Руперт вспрянул ото сна,
  	Прилёг, затихнул вновь;
Но обнял Руперта скелет
  	Да так, что стынет кровь!

Кряхтит скелет, его слова
  	Дыханьем стеснены.
В нём чует Руперт хладный жар
  	Могильной глубины.

И бедный Руперт, вне себя, 
  	Кричит младой жене:
«Спаси от дьявола меня!
  	Ах, тяжко, тяжко мне!»

Но Изабель глядит вокруг,
  	Не видя ничего.
Ей не понятно, что во тьме
  	Встревожило его.

И слышит Руперт над собой
  	В полуночной тиши
(Пока он слушал эту речь,
  	В нём не было души):

«Ты на заре кольцо мне дал,
  	Ты мой, ты мой навек.
Тебе не знать другой жены,
  	Безумный человек!»

Едва тот голос прозвучал,
  	Припал к нему скелет.
Мой Бог! У Руперта в глазах
  	Померкнул белый свет.

Всю ночь видение тряслось
  	Над Рупертом моим.
Но только утро занялось,
  	Растаяло, как дым.

И юный Руперт был угрюм
  	И мрачен в этот день.
По дому верная жена
  	Бродила, словно тень.

Но вот пришла вторая ночь,
  	И жаждет муж младой,
Чтоб гость ночной не прилетел
  	На брачный их покой.

Но чу! Двенадцать бьют часы,
  	Двенадцать бьют как разю
И слышит Руперт над собой
  	Всё тот же страшный глас:

«Ты на заре кольцо мне дал,
  	Ты мой, ты мой навек.
Тебе не знать другой жены,
  	Безумный человек!»

И снова Руперт сам не свой.
  	Жестка ему постель.
И снова, бледный, словно смерть,
  	Он кличет Изабель:

«Опять явился гость ночной!
  	Скажи мне, почему,
За что он мучает меня!
  	Что надобно ему!»

«Ах, милый, милый, мы одни,
  	И никого здесь нет.
А то, что видел ты в ночи,
  	Так это сон иль бред!»

И вновь лежать ему пришлось
  	С видением ночным,
Что с первым криком петуха
  	Исчезло, словно дым. 

«Ещё одна такая ночь,
  	Не выдержу, умру.
К Святому Остину, жена,
  	Схожу я поутру».

И вот в пещеру к мудрецу
  	Приходит он чуть свет.
Как поступить ему в беде,
  	Он просит дать совет.

Он мудреца покорно ждёт.
  	Но не спешит мудрец.
Лишь, помолившись с полчаса,
  	Он молвил наконец:

«Мой друг! Явись в соседний бор
  	С приходом темноты.
На сходе четырёх дорог
  	Огонь увидишь ты.

Толпу увидишь у костра:
  	Гуляя по лесам,
Выходят духи долг отдать
  	Полуночным часам.

Там, между ними, есть один,
  	Он грозен и велик.
Его средь множества других
  	Узнаешь в тот же миг.

Ты великану от меня
  	Дощечки приготовь.
На них сверкают письмена –
  	Моя живая кровь!»

Настала полночь. Юный муж
  	Спешит в соседний бор,
Где тропы четырёх дорог
  	Скрестились с давних пор.

И точно: видит, у костра,
  	Гуляя по лесам,
Выходят духи долг отдать
  	Полуночным часам.

Смутился Руперт, не идёт
  	Решительной стопой.
И тут он женщину в ночи
  	Увидел пред собой.

Увидел он перед собой
  	Знакомое лицо.
Ну просто вылитая та,
  	Что отняла кольцо!

Тут вырастает великан
  	Пред Рупертом младым.
В глазах его – гроза и смерть,
  	В ноздрях – огонь и дым.

Он вырастает перед ним,
  	Спокоен и велик.
И юным Рупертом колосс
  	Был узнан в тот же миг.

Тут Руперт – как велел старик –
  	Дощечки передал.
Прочёл их грозный великан
  	И злобный крик издал.

Знать, кровь священная на них
  	Сверкнула перед ним.
«Когда б не это, – молвил он, –
  	Так был бы ты моим!»

В бессильной злобе великан
  	Прищурил злобный глаз,
А после к женщине пошёл
  	И отдал ей приказ.

И, услыхав его приказ,
  	Расстроена, бледна,
Кольцо, что Руперт передал,
  	Сняла с перста она.

И, возвращая то кольцо,
  	Промолвила тогда
Такое, что супруг младой
  	Запомнил навсегда:

«Святое слово старика
  	Довлеет надо мной.
Иди: я больше не твоя
  	И больше ты не мой!»

И тьма рассеялась пред ним,
  	И грянул Божий свет…
И в счастье со своей женой
  	Он прожил много лет.

© Перевод Евг. Фельдмана
Не позднее октября 1971г.

совхоз «Целинный» 
Русско-Полянского района 
Омской области

Все переводы Евгения Фельдмана

Поддержать сайт