Редьярд Киплинг (Rudyard Kipling)

«Казарменные баллады». 20. Джентльмен-драгун

Отверженным и падшим легионам,
				а также вам, пропащая когорта, 
	Собратьям, что с проклятьем там, за морем,
				влекут свое солдатское ярмо, 
Вам джентльмен поёт позавчерашний
				отборного, но гибнущего сорта. 
	Сегодня он – драгун Императрицы,
				слуга страны, а попросту – дерьмо. 
Он был знаком с телятинкой парною,
				он выезжал в карете шестернёю, 
	С повязкой на глазах он жил, но сказка
				к развязке шла, к законному концу. 
Мошною тряс налево и направо,
				и мир ему кричал на это: «Браво!» 
	И вот его сержантская расправа
				настигла на казарменном плацу.

Мы – несчастные ягнятки, заблудились, ой, как гадко!
			Бя-бя-бя! 
Мы – овечки чёрной масти, заблудились, вот несчастье!
			Бя-бя-бя!
		К тем, кто в жизни быстротечной 
		Проклят ныне и навечно, 
		Отнесись, Господь, сердечно, – 
			Бя-бя-бя!

Нескучно жить, орудуя в конюшне,
				нося к помойке кухонные ведра, 
	И слушать байки дружной шайки-лейки
				простых императрицыных драгун, 
И с горничной плясать на вечеринке,
				и там без предисловий двинуть в морду,
	Коль лясы про твои вертикулясы
				точить начнет какой-нибудь шаркун. 
Ку-ка-ре-ку!» – кричишь, коль сотрапезник
				сочтёт, что первоклассный ты наездник,
	Но если на плечах твоих не репка,
				ты крепко позавидуешь тому. 
Кто малый нищий, но тебя почище,
				хотя твои он драит голенища
	И кличет «сэр», и этим угождает
				дурному самолюбью твоему.

Коль клятвы, что на ветер мы бросали,
				и близкие, кому мы не писали, 
	Виденья нашей матери, отца ли,
				все дале уходящие от нас, 
Сквозь охи сослуживца-выпивохи
				в разбуженном сознанье заплясали, 
	То вам стыдить едва ли нас уместно
				за то, что мы так много пьём сейчас. 
Когда бормочет пьяное сословье,
				и свечка догорает в изголовье, 
	И почему-то именно сегодня
				нам драма по-особому ясна, 
Тогда всё то, что в нас еще таится,
				на потолке саморазоблачится
	И станет роковой и нестерпимой
				висящая над нами белизна!

Чужие мы для Чести и Надежды,
				чужие для Любви и к Правде глухи, 
	Мы по ступенькам катимся всё ниже,
				как ни вертись, куда ни колеси, 
И время нашей молодости – время
				душевной нескончаемой разрухи. 
	Так молоды, но столько всякой грязи
				пристало к нам, что – Господи, спаси! 
Горит позор, горит, как сожаленье,
				за нашу жизнь, за наше преступленье, 
	И наша гордость в том, что мы не горды:
				нам только б жить да в дырочки сопеть. 
Проклятье нас преследует упорно
				до погребенья, до чужого дёрна, 
	Мы умираем, но никто не скажет,
				в каких местах придется нас отпеть.

Мы – несчастные ягнятки, заблудились, ой, как гадко! 
			Бя-бя-бя! 
Мы – овечки чёрной масти, заблудились, вот несчастье!
			Бя-бя-бя!
		К тем, кто в жизни быстротечной 
		Проклят ныне и навечно, 
		Отнесись, Господь, сердечно, – 
			Бя-бя-бя!

© Перевод Евг. Фельдмана
20-24.04.1989
Все переводы Евгения Фельдмана



Джентльмен в драгунах

Вам, пропащим и презренным, вам, чужим в краю отцов,
   Вам, раскиданным по свету наугад,
Песню шлет британский джентльмен, образец из образцов
   И простой Ее Величества солдат.
Да, драгун на службе горькой, хоть езжал своей шестеркой,
   Но зря, дружок, он жизнь прожег свою,
Ведь распалась связь времен, лишь с мошной простился он,
   И - отставить разговорчики в строю!

Агнец, заблудший неведомо где,
Бе-е! Бе-е!
Черный барашек в беде и нужде,
Бе-е-е!
Джентльмен, не ведающий святынь,
Проклят во веки веков, аминь!
Господи, грешника не покинь!
Бе-е! Йе-е! Бе-е!

Сладко пахнуть конским потом, слушать байки забулдыг,
Котелок с устатку выхлебать до дна,
Служанок толстых тискать на танцульках полковых
И нахалу дать под дых за "шаркуна"!
То-то ходишь как петух, если в деле стоишь двух,
Но куда завиднее звезда
Томми,  честного трудяги, кто тебе же драит краги
И сэром называет иногда...

Если все, что есть на свете, - дом, куда не пишешь ты,
И клятвы, о которых позабудь,
Во сне врываются к тебе сквозь храп, из темноты,-
Так кто нас смеет кружкой попрекнуть?
А когда восток светлеет, и фонарь дежурный тлеет,
И приятель спьяну дрыхнет, как сурок,
В простоте нагой и мертвой раскрывает весь позор твой
До боли отбеленный потолок!

Мы покончили с Надеждой, мы погибли для Любви,
Из сердца Совесть выжгли мы дотла,
Мы на муки променяли годы лучшие свои -
Спаси нас бог, познавших столько зла!
Стыд паденья - наша плата за свершенное когда-то,
А гордыня - в унижении навзрыд,
И судьба тебе, изгою, под чужой лежать звездою,
И никто не скажет Им, где ты зарыт!

Агнец, заблудший неведомо где,
Бе-е! Бе-е!
Черный барашек  в беде и нужде,
Бе-е-е!

Джентльмен, не ведающий святынь,
Проклят во веки веков, аминь!
Господи, грешника не покинь!
Бе-е! Йе-е! Бе-е!

Перевод И. Грингольца

«Barrack-Room Ballads». 20. Gentlemen-Rankers

To the legion of the lost ones, 
                         to the cohort of the damned,
 	To my brethren 
                         in their sorrow overseas,
Sings a gentleman of England cleanly bred, 
                         machinely crammed,
 	And a trooper of the Empress,
                         if you please.
Yea, a trooper of the forces 
                         who has run his own six horses,
 	And faith he went the pace and went it blind,
And the world was more than kin 
                         while he held the ready tin,
 	But to-day the Sergeant’s something 
                         less than kind.

          We’re poor little lambs who’ve lost our way,
       			      Baa!  Baa!  Baa!
    	We’re little black sheep who’ve gone astray,
       			      Baa–aa–aa!
    	Gentlemen-rankers out on the spree,
    	Damned from here to Eternity,
    	God ha’ mercy on such as we,
       			      Baa!  Yah!  Bah!
 
Oh, it’s sweet to sweat through stables, 
                         sweet to empty kitchen slops,
 	And it’s sweet to hear the tales 
                         the troopers tell,
To dance with blowzy housemaids 
                         at the regimental hops
 	And thrash the cad who says 
                         you waltz too well.
Yes, it makes you cock-a-hoop 
                         to be “Rider” to your troop,
 	And branded with a blasted worsted spur,
When you envy, O how keenly, 
                         one poor Tommy being cleanly
 	Who blacks your boots and sometimes 
                         calls you “Sir”.
 
If the home we never write to, 
                         and the oaths we never keep,
 	And all we know most distant 
                         and most dear,
Across the snoring barrack-room 
                         return to break our sleep,
 	Can you blame us 
                         if we soak ourselves in beer?
When the drunken comrade mutters 
                         and the great guard-lantern gutters
 	And the horror of our fall 
                         is written plain,
Every secret, self-revealing on 
                         the aching white-washed ceiling,
 	Do you wonder 
                         that we drug ourselves from pain?
 
We have done with Hope and Honour, 
                         we are lost to Love and Truth,
 	We are dropping down 
                         the ladder rung by rung,
And the measure of our torment 
                         is the measure of our youth.
 	God help us, for we knew 
                         the worst too young!
Our shame is clean repentance 
                         for the crime that brought the sentence,
 	Our pride it is to know 
                         no spur of pride,
And the Curse of Reuben holds us
                         till an alien turf enfolds us
 	And we die, and none can tell Them 
                         where we died.

    	We’re poor little lambs who’ve lost our way,
       			      Baa!  Baa!  Baa!
    	We’re little black sheep who’ve gone astray,
       			      Baa–aa–aa!
    	Gentlemen-rankers out on the spree,
    	Damned from here to Eternity,
    	God ha’ mercy on such as we,
       			      Baa!  Yah!  Bah!

Поддержать сайт