Walt Whitman (Уолт Уитмен)

Leaves of Grass. 21. Drum-Taps. 5. Song of the Banner at Daybreak

Poet

O a new song, a free song,
Flapping, flapping, flapping, flapping, by sounds, by voices clearer,
By the wind’s voice and that of the drum,
By the banner’s voice and the child’s voice and sea’s voice and
     father’s voice,
Low on the ground and high in the air,
On the ground where father and child stand,
In the upward air where their eyes turn,
Where the banner at daybreak is flapping.

Words! book-words! what are you?
Words no more, for hearken and see,
My song is there in the open air, and I must sing,
With the banner and pennant a-flapping.

I’ll weave the chord and twine in,
Man’s desire and babe’s desire, I’ll twine them in, I’ll put in life,
I’ll put the bayonet’s flashing point, I’ll let bullets and slugs whizz
(As one carrying a symbol and menace far into the future,
Crying with trumpet voice, Arouse and beware! Beware and arouse!)
I’ll pour the verse with streams of blood, full of volition, full of
      joy,
Then loosen, launch forth, to go and compete,
With the banner and pennant a-flapping.


Pennant

Come up here, bard, bard,
Come up here, soul, soul,
Come up here, dear little child,
To fly in the clouds and winds with me, and play with the measureless
      light.


Child

Father what is that in the sky beckoning to me with long finger?
And what does it say to me all the while?


Father

Nothing my babe you see in the sky,
And nothing at all to you it says--but look you my babe,
Look at these dazzling things in the houses, and see you the
      money-shops opening,
And see you the vehicles preparing to crawl along the streets with
      goods;
These, ah these, how valued and toil’d for these!
How envied by all the earth!


Poet

Fresh and rosy red the sun is mounting high,
On floats the sea in distant blue careering through its channels,
On floats the wind over the breast of the sea setting in toward land,
The great steady wind from west to west-by-south.
Floating so buoyant with milk-white foam on the waters.
But I am not the sea nor the red sun,
I am not the wind with girlish laughter,
Not the immense wind which strengthens, not the wind which lashes,
Not the spirit that ever lashes its own body to terror and death,
But I am that which unseen comes and sings, sings, sings,
Which babbles in brooks and scoots in showers on the land,
Which the birds know in the woods mornings and evenings,
And the shore-sands know and the hissing wave, and that banner and
      pennant,
Aloft there flapping and flapping.


Child

O father it is alive--it is full of people--it has children,
O now it seems to me it is talking to its children,
I hear it--it talks to me--O it is wonderful!
O it stretches--it spreads and runs so fast--O my father,
It is so broad it covers the whole sky.


Father

Cease, cease, my foolish babe,
What you are saying is sorrowful to me, much it displeases me;
Behold with the rest again I say, behold not banners and pennants
      aloft,
But the well-prepared pavements behold, and mark the solid-wall’d
      houses.


Banner and Pennant

Speak to the child O bard out of Manhattan,
To our children all, or north or south of Manhattan,
Point this day, leaving all the rest, to us over all--and yet we
      know not why,
For what are we, mere strips of cloth profiting nothing,
Only flapping in the wind?


Poet

I hear and see not strips of cloth alone,
I hear the tramp of armies, I hear the challenging sentry,
I hear the jubilant shouts of millions of men, I hear Liberty!
I hear the drums beat and the trumpets blowing,
I myself move abroad swift-rising flying then,
I use the wings of the land-bird and use the wings of the sea-bird, and
      look down as from a height,
I do not deny the precious results of peace, I see populous cities with
      wealth incalculable,
I see numberless farms, I see the farmers working in their fields or
      barns,
I see mechanics working, I see buildings everywhere founded, going
      up, or finish’d,
I see trains of cars swiftly speeding along railroad tracks drawn by
      the locomotives,
I see the stores, depots, of Boston, Baltimore, Charleston, New
      Orleans,
I see far in the West the immense area of grain, I dwell awhile
      hovering,
I pass to the lumber forests of the North, and again to the Southern
      plantation, and again to California;
Sweeping the whole I see the countless profit, the busy gatherings,
      earn’d wages,
See the Identity formed out of thirty-eight spacious and haughty States
      (and many more to come),
See forts on the shores of harbours, see ships sailing in and out;
Then over all (aye! aye!) my little and lengthen’d pennant shaped
      like a sword,
Runs swiftly up indicating war and defiance--and now the halyards have
      rais’d it,
Side of my banner broad and blue, side of my starry banner,
Discarding peace over all the sea and land.


Banner and Pennant

Yet louder, higher, stronger, bard! yet farther, wider cleave!
No longer let our children deem us riches and peace alone,
We may be terror and carnage, and are so now,
Not now are we any one of these spacious and haughty States (nor any
      five, nor ten),
Nor market nor depot we, nor money-bank in the city,
But these and all, and the brown and spreading land, and the mines
      below, are ours,
And the shores of the sea are ours, and the rivers great and small,
And the fields they moisten, and the crops and the fruits are ours,
Bays and channels and ships sailing in and out are ours--while we
      over all,
Over the area spread below, the three or four millions of square
      miles, the capitals,
The forty millions of people--O bard! in life and death supreme,
We, even we, henceforth flaunt out masterful, high up above,
Not for the present alone, for a thousand years chanting through you,
This song to the soul of one poor little child.


Child

O my father I like not the houses,
They will never to me be anything, nor do I like money,
But to mount up there I would like, O father dear, that banner I like,
That pennant I would be and must be.


Father

Child of mine you fill me with anguish,
To be that pennant would be too fearful,
Little you know what it is this day, and after this day, forever,
It is to gain nothing, but risk and defy everything,
Forward to stand in front of wars--and O, such wars!--what have you
      to do with them?
With passions of demons, slaughter, premature death?


Banner

Demons and death then I sing,
Put in all, aye all will I, sword-shaped pennant for war,
And a pleasure new and ecstatic, and the prattled yearning of children,
Blent with the sounds of the peaceful land and the liquid wash of
      the sea,
And the black ships fighting on the sea envelop’d in smoke,
And the icy cool of the far, far north, with rustling cedars and pines,
And the whirr of drums and the sound of soldiers marching, and the
      hot sun shining south,
And the beach-waves combing over the beach on my Eastern shore, and my
      Western shore the same,
And all between those shores, and my ever running Mississippi with
      bends and chutes,
And my Illinois fields, and my Kansas fields, and my fields of
      Missouri,
The Continent, devoting the whole identity without reserving an atom,
Pour in! whelm that which asks, which sings, with all and the yield
      of all,
Fusing and holding, claiming, devouring the whole,
No more with tender lip, nor musical labial sound,
But out of the night emerging for food, our voice persuasive no more,
Croaking like crows here in the wind.


Poet

My limbs, my veins dilate, my theme is clear at last,
Banner so broad advancing out of the night, I sing you haughty and
      resolute,
I burst through where I waited long, too long, deafen’d and blinded,
My hearing and tongue are come to me (a little child taught me),
I hear from above O pennant of war your ironical call and demand,
Insensate! insensate (yet I at any rate chant you), O banner!
Not houses of peace indeed are you, nor any nor all their prosperity
      (if need be, you shall again have every one of those houses to
      destroy them.
You thought not to destroy those valuable houses, standing fast,
      full of comfort, built with money,
May they stand fast, then? not an hour except you above them and all
      stand fast);
O banner, not money so precious are you, not farm produce you, nor the
      material good nutriment,
Nor excellent stores, nor landed on wharves from the ships,
Not the superb ships with sail-power or steam-power, fetching and
      carrying cargoes,
Nor machinery, vehicles, trade, nor revenues--but you as henceforth
      I see you,
Running up out of the night, bringing your cluster of stars
      (ever-enlarging stars),
Divider of daybreak you, cutting the air, touch’d by the sun,
      measuring the sky,
(Passionately seen and yearn’d for by one poor little child,
While others remain busy or smartly talking, forever teaching thrift,
      thrift);
O you up there! O pennant! where you undulate like a snake hissing so
      curious,
Out of reach, an idea only, yet furiously fought for, risking bloody
      death, loved by me,
So loved--O you banner leading the day with stars brought from the
      night!
Valueless, object of eyes, over all and demanding all--(absolute
      owner of all)--O banner and pennant!
I too leave the rest!--great as it is, it is nothing--houses,
      machines are nothing--I see them not.
I see but you, O warlike pennant! O banner so broad, with stripes, I
      sing you only,
Flapping up there in the wind.

Листья травы. 21. Из цикла «Барабанный бой». 5. Песня знамени на утренней заре

Поэт

О новая песня, свободная песня,
Ты плещешь, и плещешь, и плещешь, в тебе голоса, в тебе
     чистые звуки,
Голос ветра, голос барабана.
Голос знамени, и голос ребенка, и голос моря, и голос отца,
Внизу на земле и вверху над землею,
На земле, где отец и ребенок,
Вверху над землею, куда глядят их глаза,
Где плещется знамя в сиянье зари.
Слова, книжные слова! Что такое слова?
Больше не нужно слов, потому что, смотрите и слушайте,
Песня моя здесь, в вольном воздухе, и я не могу не петь,
Когда плещется знамя и флаг.
Я скручу струну и вплету в нее
Все, чего хочет мужчина, все, чего хочет младенец, я вдохну
     в нее жизнь,
Я вложу в мою песню острый, сверкающий штык, свист пуль
     и свист картечи
(Подобно тому, кто, неся символ и угрозы далекому будущему,
Кричит трубным голосом: «Пробудись и восстань! Эй,
     пробудись и восстань!»),
Я залью мою песню потоками крови, крови текучей и радостной,
Я пущу мою песню на волю, пусть летит, куда хочет,
Пусть состязается с плещущим знаменем, с длинным
     остроконечным флажком.

Флаг

Сюда, певец, певец,
Сюда, душа, душа,
Сюда, мой милый мальчик, -
Носиться со мною меж ветрами и тучами, играть
с безграничным сиянием дня!

Ребенок

Отец, что это там в небе зовет меня длинным пальцем?
И о чем оно говорит, говорит?

Отец

В небе нет ничего, мой малютка,
И никто никуда не зовет тебя - но посмотри-ка сюда,
В эти дома загляни, сколько там чудесных вещей,
Видишь, открываются меняльные лавки,
Сейчас по улицам поползут колесницы, доверху наполненные
     кладью.
Вот куда нужно смотреть, это самые ценные вещи, и было
     нелегко их добыть,
Их жаждет весь шар земной.

Поэт

Свежее и красное, как роза, солнце взбирается выше,
В дальней голубизне растекается море,
И ветер над грудью моря мчится-летит к земле,
Сильный упрямый ветер с запада и с западо-юга,
Шалый ветер летит по воде с белоснежной пеной на волнах.
Но я не море, я не красное солнце,
Я не ветер, который смеется, как девушка,
А после бурлит и сечет, как кнутами.
Не душа, которая бичует свое тело до ужаса, до смерти,
Но я то, что приходит незримо и поет, и поет, и поет,
Я то, что лепечет в ручьях, я то, что шумит дождем,
Я то, что ведомо птицам, в чаще, по вечерам и утрам,
Я то, что знают морские пески и шипящие волны,
И знамя, и этот длинный флажок, которые плещутся-бьются
     вверху.

Ребенок

Отец, оно живое - оно многолюдное - у него есть дети,
Мне кажется, сейчас оно говорит со своими детьми,
Да, я слышу - оно и со мной говорит - о, это так чудесно!
Смотри, оно ширится, - и так быстро растет - о, посмотри,
     отец,
Оно так разрослось, что закрыло собою все небо.

Отец

Перестань ты, мой глупый младенец,
То, что ты говоришь, печалит и сердит меня,
Смотри, куда смотрят все, не на знамена и флаги,
На мостовую смотри, как хорошо она вымощена, смотри, какие
     крепкие дома.

Знамя и флаг

Говори с ребенком, о певец из Манхаттена,
Говори со всеми детьми на юге и на севере Манхаттена,
Забудь обо всем на свете, укажи лишь на нас одних, хотя мы
     и не знаем зачем,
Ведь мы бесполезные тряпки, мы только лоскутья,
Которые мотаются по ветру.

Поэт

Нет, вы не только тряпки, я слышу и вижу другое,
Я слышу, идут войска, я слышу, кричат часовые,
Я слышу, как весело горланят миллионы людей, я слышу
     Свободу!
Я слышу, стучат барабаны и трубы трубят,
Я быстро вскочил и лечу,
Я лечу, как степная птица, я лечу, как морская птица, я лечу
     и смотрю с высоты.
Мне ли отвергать мирные радости жизни? Я вижу города
     многолюдные, я вижу богатства несчетные,
Я вижу множество ферм, я вижу фермеров, работающих в поле,
Я вижу машинистов за работой, я вижу, как строятся здания,
     одни только начали строить, другие приходят к концу,
Я вижу вагоны, бегущие по железным путям, их тянут за собою
     паровозы,
Я вижу кладовые, сараи, железнодорожные склады и станции
в Бостоне, Балтиморе, Нью-Орлеане, Чарлстоне,
Я вижу на Дальнем Западе громадные груды зерна, над ними
     я замедляю полет,
Я пролетаю на севере над строевыми лесами, и дальше -
     на юг - над плантациями, и снова лечу в Калифорнию,
И, взором окинувши все, я вижу колоссальные доходы
     и заработки,
Я вижу Неделимое, созданное из тридцати восьми штатов,
     обширных и гордых штатов (а будут еще и еще),
Вижу форты на морских берегах, вижу корабли, входящие
     в гавани и выходящие в море,
И над всем, над всем (да! да!) мой маленький узкий флажок,
     выкроенный, как тонкая шпага,
Он поднимается вверх, в нем вызов и кровавая битва, теперь
     его подняли вверх,
Рядом с моим знаменем, широким и синим, рядом со звездным
     знаменем!
Прочь, мирная жизнь, от земли и морей!

Знамя и флаг

Громче, звонче, сильнее кричи, о певец! рассеки своим криком
     воздух!
Пусть наши дети уже больше не думают, что в нас лишь
     богатство и мир,
Мы можем быть ужасом, кровавой резней,
Теперь мы уже не эти обширные и гордые штаты (не пять
     и не десять штатов),
Мы уже не рынок, не банк, не железнодорожный вокзал,
Мы - серая широкая земля, подземные шахты - наши,
Морское прибрежье - наше, и большие и малые реки,
И поля, что орошаются ими, и зерна, и плоды - наши,
И суда, которые снуют по волнам, и бухты, и каналы - наши,
Мы парим над пространством в три или четыре миллиона
     квадратных миль, мы парим над столицами,
Над сорокамиллионным народом, - о бард! - великим
     и в жизни и в смерти,
Мы парим в высоте не только для этого дня, но на тысячу лет
     вперед,
Мы поем нашу песню твоими устами, песню, обращенную
     к сердцу одного мальчугана.

Ребенок

Отец, не люблю я домов,
И никогда не научусь их любить, и деньги мне тоже не дороги,
Но я хотел бы, о мой милый отец, подняться туда, в высоту,
     я люблю это знамя,
Я хотел бы быть знаменем, и я должен быть знаменем.

Отец

Мой сын, ты причиняешь мне боль,
Быть этим знаменем страшная доля,
Ты и догадаться не можешь, что это такое - быть знаменем
     сегодня и завтра, всегда,
Это значит: не приобрести ничего, но каждую минуту
     рисковать.
Выйти на передовые в боях - о, в каких ужасных боях! Какое
     тебе дело до них?
До этого бешенства демонов, до кровавой резни, до тысячи
     ранних смертей!

Флаг

Что ж! демонов и смерть я пою,
Я, боевое знамя, по форме подобное шпаге,
Все, все я вложу в мою песню - и новую радость, и новый
     экстаз, и лепет воспламененных детей,
И звуки мирной земли, и все смывающую влагу морскую,
И черные боевые суда, что сражаются, окутанные дымом,
И ледяную прохладу далекого, далекого севера, его шумные
     кедры и сосны,
И стук барабанов, и топот идущих солдат, и горячий
     сверкающий Юг,
И прибрежные волны, которые, словно огромными гребнями,
     чешут мой восточный берег и западный берег,
И все, что между Востоком и Западом, и вековечную мою
Миссисипи, ее излучины, ее водопады,
И мои поля в Иллинойсе, и мои Канзасские поля, и мои поля
     на Миссури,
Весь материк до последней пылинки,
Все я возьму, все солью, растворю, проглочу
И спою буйную песню, - довольно изящных и ласковых слов,
     музыкальных и нежных звуков,
Наш голос - ночной, он не просит, он хрипло каркает вороном
     в ветре.

Поэт

О, как расширилось тело мое, наконец-то мне стала ясна моя
     тема,
Тебя я пою, о ночное, широкое знамя, тебя, бесстрашное, тебя,
     величавое,
Долго был я слепой и глухой,
Теперь возвратился ко мне мой язык, снова я слышу все
     (маленький ребенок меня научил).
Я слышу, о боевое знамя, как насмешливо ты кличешь меня,
Безумное, безумное знамя (и все же, кого, как не тебя,
     я пою?).
Нет, ты не тишь домов, ты не сытость, ты не роскошь богатства.
(Если понадобится, эти дома ты разрушишь - каждый из них
     до последнего,
Ты не хотело бы их разрушать, они такие прочные, уютные,
     на них так много истрачено денег,
Но могут ли они уцелеть, если ты не реешь над ними?)
О знамя, ты не деньги, ты не жатва полей,
Но что мне товары, и склады, и все, привезенное морем,
И все корабли, пароходы, везущие богатую кладь,
Машины, вагоны, повозки, доходы с богатых земель, я вижу
     лишь тебя,
Ты возникло из ночи, усеянное гроздьями звезд (вечно
     растущих звезд!),
Ты подобно заре, ты тьму отделяешь от света,
Ты разрезаешь воздух, к тебе прикасается солнце, ты меряешь
     небо
(Бедный ребенок влюбился в тебя, только он и увидел тебя,
А другие занимались делами, болтали о наживе, о наживе).
О поднебесное знамя, ты вьешься и шипишь, как змея,
Тебя не достать, ты лишь символ, но за тебя проливается кровь,
     тебе отдают жизнь и смерть,
Я люблю тебя, люблю, я так люблю тебя,
Ты усыпано звездами ночи, но ведешь за собою день!
Бесценное, я гляжу на тебя, ты над всеми, ты всех зовешь
     (державный владыка всех), о знамя и флаг,
И я покидаю все, я иду за тобой, я не вижу ни домов, ни машин,
Я вижу лишь тебя, о воинственный флаг! О широкое знамя,
     я пою лишь тебя,
Когда ты плещешь в высоте под ветрами. 

Перевод К. Чуковского

1. Leaves of Grass. 34. Sands at Seventy. 28. Old Salt Kossabone
2. Leaves of Grass. 34. Sands at Seventy. 14. Memories
3. Leaves of Grass. 34. Sands at Seventy. 15. To-Day and Thee
4. Leaves of Grass. 34. Sands at Seventy. 33. “Going Somewhere”
5. Leaves of Grass. 20. By the Roadside. 28. Offerings

Распечатать (Print)

Количество обращений к стихотворению: 1791

Последние стихотворения

To English version