Роберт Бернс (Robert Burns)

To William Simpson

I GAT your letter, winsome Willie;
Wi’ gratefu’ heart I thank you brawlie;
Tho’ I maun say’t, I wad be silly,
    An’ unco vain,
Should I believe, my coaxin’ billie,
    Your flatterin’ strain.

But I’se believe ye kindly meant it:
I sud be laith to think ye hinted
Ironic satire, sidelins sklented
    On my poor Musie;
Tho’ in sic phraisin’ terms ye’ve penn’d it,
    I scarce excuse ye.

My senses wad be in a creel,
Should I but dare a hope to speel,
Wi’ Allan, or wi’ Gilbertfield,
    The braes o’ fame;
Or Fergusson, the writer-chiel,
    A deathless name.

(O Fergusson! thy glorious parts
Ill suited law’s dry, musty arts!
My curse upon your whunstane hearts,
    Ye E’nbrugh gentry!
The tythe o’ what ye waste at cartes
    Wad stow’d his pantry!)

Yet when a tale comes i’ my head,
Or lasses gie my heart a screed,
As whiles they’re like to be my dead,
    (O sad disease!)
I kittle up my rustic reed;
    It gies me ease.

Auld Coils, now, may fidge fu’ fain,
She’s gotten poets o’ her sin,
Chiels wha their chanters winna hain,
    But tune their lays,
Till echoes a’ resound again
    Her weel-sung praise.

Nae poet thought her worth his while,
To set her name in measur’d style;
She lay like some unkenn’d-of isle,
    Beside New Holland,
Or where wild-meeting oceans boil
    Besouth Magellan.

Ramsay an’ famous Fergusson
Gied Forth an’ Tay a lift aboon;
Yarrow an’ Tweed, to mony a tune,
    Owre Scotland rings,
While Irwin, Luger, Ayr, an’ Doon,
    Naebody sings.

Th’ Ilissus, Tiber, Thames, an’ Seine,
Glide sweet in mony a tunefu’ line;
But, Willie, set your fit to mine,
    An’ cock your crest,
We’ll gar our streams an’ burnies shine
    Up wi’ the best.

We’ll sing auld Coils’s plains an’ fells,
Her moors red-brown wi’ heather bells,
Her banks an’ braes, her dens an’ dells,
    Where glorious Wallace
Aft bure the gree, as story tells,
    Frae Southron billies.

At Wallace’ name, what Scottish blood
But boils up in a spring-tide flood!
Oft have our fearless fathers strode
    By Wallace’ side,
Still pressing onward, red-wat-shod,
    Or glorious died.

O, sweet are Coila’s haughs an’ woods,
When lintwhites chant amang the buds,
And jinkin’ hares, in amorous whids,
    Their loves enjoy,
While thro’ the brass the cusbat croods
    Wi’ wailfu’ cry!

Ev’n winter bleak has charms to me
When winds rave thro’ the naked tree;
Or frost on hills of Ochiltree
    Are hoary gray;
Or blinding drifts wild-furious flee,
    Dark’ning the day!

O Nature! a’ thy shows an’ forms
To feeling, pensive hearts hae charms!
Whether the summer kindly warm;
    Wi’ life an’ light,
Or winter howls, in gusty storm,
    The lang, dark night!

The Muse, nae poet ever fand her,
Till by himsel he learn’d to wander
Adown some trottin’ burn’s meander,
    An’ no think lang;
O sweet, to stray an’ pensive ponder
    A heart-felt sang!

The warly race may drudge an’ drive,’
Hog-shouther, jundie, stretch, an’ strive;
Let me fair Nature’s face descrive,
    And I, wi’ pleasure,
Shall let the busy, grumbling hive
    Bum owre their treasure.

Fareweel, ‘my rhyme-composing brither!’
We’ve been owre lang unkenn’d to ither:
Now let us lay our heads thegither,
    In love fraternal;
May Envy wallop in a tether,
    Black fiend infernal!

While Highlandmen hate tolls an’ taxes;
While moorlan’ herds like guid fat braxies
While Terra Firma, on her axis,
    Diurnal turns,
Count on a friend, in faith an’ practice,
    In Robert Burns.

        POSTSCRIPT.

MY memory’s no worth a preen;
I had amaist forgotten clean,
Ye bade me write you what they mean
    By this New-Light,
‘Bout which our herds sae aft have been
    Maist like to fight.

In days when mankind were but callans
At grammar, logic, an’ sic talents,
They took nae pains their speech to balance,
    Or rules to gie,
But spak their thoughts in plain, braid Lallans,
    Like you or me.

In thae auld tunes, they thought the moon,
Just like a sark, or pair o’ shoon,
Wore by degrees, till her last roon,
    Gaed past their viewin’,
An’ shortly after she was done,
    They gat a new one.

This past for certain, undisputed;
It ne’er cam i’ their heads to doubt it,
Till chiels gat up an’ wad confute it,
    An’ ca’d it wrang;
An’ muckle din there was about it,
    Baith loud an’ lang.

Some herds, weel learn’d upo’ the beuk,
Wad threap auld folk the thing misteuk;
For ‘twas the auld moon turn’d a neuk,
    An’ out o’ sight,
An’ backlins-comin, to the leuk,
    She grew mair bright.

This was deny’d, it was affirm’d;
The herds an’ hissels were alarm’d:
The rev’rend gray-beards rav’d an’ storm’d,
    That beardless laddies
Should think they better were inform’d
    Than their auld daddies.

Frae less to mair it gaed to sticks;
Frae words an’ aiths to clours an’ nicks;
An’ mony a fallow gat his licks,
    Wi’ hearty crunt;
An’ soms, to learn them for their tricks,
    Were hang’d an’ brunt.

This game was play’d in mony lands,
An’ auld-light caddies bure sic hands,
That, faith, the youngsters took the sands
    Wi’ nimble shanks;
The lairds forbad, by strict commands,
    Sic bluidy pranks.

But new-light herds gat sic a cowe,
Folk thought them ruin’d stick-an-stowe,
Till now amaist on ev’ry knowe
    Ye’ll find ane plac’d;
An’ some, their new-light fair avow,
    Just quite barefac’d.

Nae doubt the auld-light flocks are bleatin’;
Their zealous herds are vex’d an’ sweatin’;
Mysel, I’ve even seen them greetin’
    Wi’ girnin spite,
To hear the moon sae sadly lied on
    By word an’ write.

But shortly they will cowe the louns!
Some auld-light herds in neibor-touns
Are mind’t, in things they ca’ balloons,
    To tak a flight,
An’ stay ae month amang the moons,
    An’ see them right.

Guid observation they will gie them;
An’ when the auld moon ‘s gaun to lea’e them;
The hindmost shaird, they’ll fetch it wi’ them,
    Just i’ their pouch,
An’ when the new-light billies see them,
    I think they’ll crouch!

Sae, ye observe that a’ this clatter
Is naething but a ‘moonshine matter’;
But tho’ dull-prose folk Latin splatter
    In logic tulzie,
I hope we bardies ken some better
    Than mind sic brulzie.

Послание Уильяму Симпсону

Спасибо за посланье, Вилли, 
Но комплиментов изобилье, 
Что отпустил ты, я не в силе
    Принять серьёзно. 
(Я кто – мужчина зрелый или
    Юнец  курьёзный?)

Твоё посланье – не сатира, 
И ты, я знаю, не задира, 
Однако тем, что ты кумира
    Во мне увидел, 
Меня с моею Музой сирой
    Ты, друг, обидел.

Мне с Алланом  и с Виллом вкупе 
Ходить к вершинам славы глупо. 
Плестись за Фергюсоном тупо
    Мне, брат, негоже1: 
Споткнусь на первом же уступе.
    (Избави, Боже!).

(О Фергюсон! Комедиантом 
Казался ты сухим педантам. 
Проклятье эдинбургским франтам
    С душой холодной:
Угас Поэт с таким талантом 
    В нужде голодной!).

И всё ж,  когда я вдохновлён 
Преданьем дедовских времён, 
Когда я по уши влюблён,
    Я сердце, душу 
Влагаю, чувством упоён,
    В свирель пастушью.

Покоя старой  Койле нету: 
У Койлы ныне есть Поэты, 
Способные по белу свету
    Трубить ей славу 
За то, чтоб от неё за это
    Услышать: «Браво!»

Для прочих Бардов повсеместно 
Она была неинтересна, 
Она, что остров неизвестный,
    Была для них, 
О коем не напишешь песни,
    Не сложишь стих.

Поэты Фергюсон, Рамзей 
Воспели Ферт, воспели Тей. 
О Ярроу, Твиде2, ей-же-ей,
    Звучат рулады, 
А вот о Дуне, хоть убей,
    Молчат баллады.

Возвышенно и вдохновенно 
Воспеты Темза, Тибр и Сена. 
За мною, Вилли! Марш на сцену! 
    Настроим лиры!
О наших реках непременно 
    Расскажем миру.

С тобою мы прославим ныне 
Холмы родные и долины, 
Ущелья,  горы и стремнины,
    Что сердцу святы: 
Здесь наш Уоллес вёл дружины
    На супостата.

Уоллес! С именем героя 
Сильнее  скотты – вдвое, втрое 
С Уоллесом на поле боя
    Шагали деды, 
Чтоб там,  пожертвовав собою.
    Добыть победу.
    
Люблю я заводи речные 
И тени зарослей резные, 
Где зайцы мечутся шальные,
    Влюбясь по уши, 
Где плачут голуби лесные,
    Тревожа души.

Люблю я зиму нашу злую, 
И обнаженный лес люблю я, 
Где, шастая напропалую,
    Грохочут вьюги, 
Что превращают в ночь сплошную
    Все дни в округе.

Природа, ты всегда прекрасна: 
Прекрасна ты, коль небо ясно 
И лето, грея повсечасно,
    Ласкает кожу; 
Ты зимней ночью в час ненастный
    Прекрасна тоже!
 
Чтоб с Музой видеться почаще, 
Ищи её в окрестной чаще. 
Что говорит ручей журчащий?
    Пойми наречье, 
И станет песней настоящей
    Такая встреча!

Пускай беснуются народы
В сраженьях вечных, без исхода, –
Что все они! Стремлюсь все годы
    Я каждый миг 
Отобразить самой Природы
    Прекрасный лик.

Письмо кончаю, друг-поэт.
Мы жили врозь, – на много лет
Пусть расставанью скажет «нет»
    Союз наш братский, 
Пусть Зависти растает след...
    Сгинь, призрак адский!

Покуда скотты  пьют свой скотч 
И красть овец пастух не прочь, 
Покуда день сменяет ночь
    И мир трёхмерн-с, 
Тебе во всём готов помочь
    Твой Роберт Бернс.

	Постскриптум

Проститься уж хотел, ан нет: 
Ты спрашивал про «Новый  Свет», 
И надобно мне дать ответ
    Хотя б отчасти, 
Вокруг чего так многолет 
    Вскипают страсти.

В те дни, когда народ едва 
Умел помножить два на два, 
Болеть от знаний голова
    Могла едва ли. 
Тогда простецкие слова
    Употребляли.

Тогда считали, что луна 
На время в небе возжена, 
Что, словно башмаки, она
    Быть может сброшенной 
И, так сказать, заменена
    Другой, неношеной.

Народ-невежда верил тихо, 
Но умник выискался, лихо
Устроивший неразбериху,
    Нагнавший тучи, 
Смутив народ, хлебнувший лиха
    От этой бучи.
    
Талдычил молодой облом,
Что был неправ отец в былом,
Что пусть луна, мол, за углом
    Исчезнет даже, 
Засеребрится вновь челом
    Луна всё та же.

Отцы заволновались: это – 
Прямой подрыв авторитета. 
Ума-то, вишь, у парня нету:
    Скандал  раздует 
И стародавние заветы
    Опротестует!

Вначале были уговоры, 
Потом пошли крутые споры,
И парень в эту злую пору
    Изведал   муку: 
Его повесили, как вора,
    Другим в науку!

Так «ново-светским» наподдали, 
Что только пятки засверкали. 
И «старо-светские» издали
    Закон суровый, 
Чтоб спор никто не вздумал даче
    Затеять новый.

Крушили с фронта, с фланга, с тыла. 
«Отныне ересь им постыла!» – 
Передохнув, решили  было
    Старозаконники, 
Но, глядь, врагов полку прибыло
    Везде – сторонники.
    
Не знаю я, с ума ли, сдуру, 
Но как-то раз на верхотуру 
Те, старшие,  взглянули хмуро
    Толпой злобесной 
И… начали читать брошюру
    Про мир небесный!

Нашлись и между ними тати! 
На – чём бишь? –  на аэростате 
Им захотелось полетать и,
    Как сам я вижу, 
На звезды всяческие, кстати,
    Взглянуть поближе.

Когда бы спутница земная 
К ним  повернулась, точно знаю, 
Уперла б шайка продувная 
    Кусочек сзади
И мир бы «ново-светский», чаю, 
    Увял в досаде!

К чертям их «лунную горячку» 
И схоластическую драчку! 
Поэты мы – у нас в заначке
    Стихи и песни. 
Нам предстоит решать задачки
    Поинтересней!

Май 1785

© Перевод Евг. Фельдмана
7.07.1997
18.07.1997
22.07.1997
27.07.1997
29.07.-2.08.1997
12.01.1998
24.03.1998 (ред.)

Постскриптум
10.01.1998
11-14.01.1998 (ред.)
26.03.1998 (ред.)
Все переводы Евгения Фельдмана

Любезный Вилли, я, слов нету,
Твоим обрадован приветом,
Но был бы олухом отпетым,
	Чванлив как спесь,
Когда б за чистую монету
	Я принял лесть.

Виню характер твой широкий,
Не принимаю за намёки
И злой иронии наскоки
	На бедных муз
Все эти выспренние строки
	И всё ж сержусь.

Будь я пустейшим фантазёром,
Тогда бы мне решиться впору
Тягаться с Гамильтоном, в гору
	К Рамсею лезть
Иль Фергюссонову оспорить
	Бессмертья честь.

(О Фергюссон! Твой славный дар
Сгубил порядок – дик и стар!
Проклятье шлю вам, господа!
	Десятки тыщ
Унёс картёжный ваш азарт,
	А он был нищ!)

И всё ж – мечта ль на ум взбредёт,
Любовь ли сердце надорвёт
(Пожалуй, в гроб меня сведёт
	Любви недуг!)
Под звук свирели отдохнёт
	Душа от мук.

Старушка Койл, считай, что днесь
И у тебя поэты есть,
Они не впрок слагают песнь,
	А так поют,
Чтоб эхо подхватило весть
	Про честь твою.

Доселе ни одним поэтом
Места родные не воспеты,
Как будто бы они край света,
	Где нет людей,
Иль остров, что затерян где-то
	Среди морей.

Рамсей и Фергюссон чудесно
О Форсе, Тее пели песни,
Про Твид и Ярроу повсеместно
	Молва твердит,
А Ирвин, Лугар, Эйр – безвестны,
	И Дун забыт.


Пусть Иллис, Темза, Тибр и Сена
Сверкают в звучных песнопеньях;
Смелей! Достанет нам уменья,
	И мы вдвоём
В честь речек у родных селений
	С тобой споём.

Споём во славу нив, лугов,
Ковров из вереска цветов,
Лощин, зелёных берегов,
	Где в старину
Уоллес славный на врагов
	Поднял страну.

О, это имя много скажет
Любому, кто свободы жаждет!
Отцы-герои не однажды
	Вперёд с ним вместе
Шли по колено в крови вражьей
	Иль гибли с честью.

Как хороши леса, долины,
Что полны трелей соловьиных,
Где зайцы в радости невинной
	Несутся вскачь,
Где вечерами голубиный
	Любовный плач!

Есть и в зиме очарованье:
Метель печально песню тянет,
Мороз узорным одеяньем
	Скалу укроет,
Пурга закружит, свет затянет
	Глубокой тьмою.

Любой земли наряд и вид
Сердца и чувства полонит!
Нас лето светом озарит,
	Теплом лучей,
Зима – снегами одарит
	И тьмой ночей.

Поэту с музой не общаться,
Пока он не охоч скитаться,
Вслед за потоком пробираться
	Стопой беспечной;
В пути найти – какое счастье! –
	Напев сердечный.

Иные весь свой век до гроба
Теснят друг друга, спорят, злобясь;
Дай мне найти природы образ –
	За это счастье
Мир, муравейнику подобный,
	Отдать согласен.

Прощай, собрат мой по призванью,
Жаль, что не знал тебя я раньше,
Теперь соединим желанья
	И силы братски –
Пусть зависть прочь от нас отпрянет
	В свой угол адский.

Пока налоги – бич народа,
Пока не прочь поесть голодный,
Пока земля кружит свободно
	Среди небес,
Твой друг по цели благородной
	Я – РОБЕРТ БЕРНС.

© Перевод В.М. Федотова

Поддержать сайт