Джон Гей (John Gay)

Часть II. Басня 14. Сова, Лебедь, Петух, Паук, Осёл и Земледелец

МАТЕРИ

	Ты тешишь словом, нежишь взглядом
Сынишек, что резвятся рядом,
И повторяешь детский лепет,
И чую я восторг и трепет.

	Природа их не обделила:
Они смышлёны и нехилы.
Ты на мальчишек беспристрастно
Взгляни, чтоб с каждым стало ясно,
В каких делах придутся кстати
Таланты милого дитяти.

	Быть может, ждут их высшей волей
Давно назначенные роли:
Тот будет штатским, тот – военным,
А тот – церковником отменным.
Мечтать не грех, не осуждаю,
И всё ж тебя предупреждаю:
Ты сыновей лишь зря замучишь,
Коль не тому ты их обучишь.

	Есть эпиграмма Марциала.
Там другу друг сказал: «Немало
Я в сына вкладываю денег,
Чтоб он учился, молоденек,
А он занятий и ремёсел
Тьму перебрал и тьму забросил.
Умом, навроде бы, не слаб он,
Но взад везде ползёт, что краб, он.
Что делать? Дай совет, молю я!
Как скажешь, так и поступлю я».

	А друг в ответ: «Я льстить не в мочи.
Прости, скажу я правду в очи:
Пусть будет он просто глашатай,
И будет жизнь его нешатой!»

	Но ходит-бродит весть по свету:
Не внял отец тому совету.

	Мы в школу тащим дуралея,
Где он становится глупее,
И в колледж шлём гуманитарный,
Где он становится бездарней.
И если дальше в адвокатах
Он заикается в дебатах,
Иль, став военным, в заварухе,
Он не обидит даже мухи,
Иль так убого славит Бога,
Что только в ад ему дорога, –
То лишь вздохнёшь и скажешь дале:
«Портным бы стал, – да вот не дали!»

	Увы нам! Двигали министры
Своих друзей-болванов быстро,
И всяк болван от этой дружбы
Пригоден был для всякой службы.	

	Однако, Музы пусть объявят:
Достойный люд сегодня славят,
И без награды добродетель
Не остаётся, всяк свидетель.
И кто кому бы ни был другом, –
На должность – только по заслугам,
И если кто у нас священник, 
То ради Бога, а не денег.
Патрон в друзьях при продвиженье
Своё в них видит отраженье.
Всё хорошо. Зачем былое
Нам помнить, гадкое и злое?

	Слыхали мы, как блюдолизы
У нас наверх всплывали снизу,
Как чьи-то родичи при власти
Своё устраивали счастье,
И что они не знали дела,
Совсем значенья не имело,
Поскольку числились в их штате
Шустряги-клерки на подхвате.
Где государство, церковь где же?
Невежи их подмяли те же!
Всяк за столом переговорным
Там был сапожником позорным.

	Глупцы, что здесь дела проворят,
Вас, покровители, позорят.
На должность ставьте не напрасно,
А лишь способностям согласно,
И скудоумному народу,
Молю вас, не давайте ходу!

	Сова презрительно и хмуро
На мир взирала с верхотуры
И воплощала спесь людскую,
И мудрым, точности взыскуя,
Я взгляд её с большой натяжкой
Назвал бы после думы тяжкой. 

	Под крышей старого амбара
Порочный мир громила яро.
Трибун проснулся в ней античный,
Философ древний и публичный.

	Читала: Греции и Рима
Философы неутомимо
Мозги вправляли молодёжи
И знатной, и незнатной тоже.
В чём высший подвиг Ксенофонта?
Он спас народ, убравшись с фронта.
Но лавр, что он стяжал когда-то,
Посажен был рукой Сократа;
То Аристотель ярче солнца
Зажёг над миром Македонца!

	– Я, как Сократ, умом богата.
А потесню-ка я Сократа! –
Сова решительно сказала
И быстро школу основала.
И научилась с видом скучным
На языке трещать научном,
И всяк уверен был железно:
За треском – знаний скрыта бездна!

	Народец пёстрый отовсюду
Пошёл, как верующий к чуду.
Явилась Лебедь с Лебедёнком,
Чуть оперившимся ребёнком.
С Цыплёнком Курица примчалась,
С дитятей долго расставалась.
Паук явился, ткач обычный,
Учиться делу поприличней.
Осёл явился – стать поэтом
И музыкантом стать при этом.

	Прошли года, и как-то свыше
(Точней сказать, с амбарной крыши)
Народ узнал от птицы строгой,
Кому какой идти дорогой.

	– Ты будешь, Лебедь, став солдатом,
И знаменитым, и богатым!

	И ты, Петух, с богатством будешь.
Плыви за море – там добудешь!

	Паук, в придворном состоянье
Добудешь власть и состоянье!

	Осёл, ты – музыкант. Корелли
Ты превзойдёшь любые трели!

	И всяк покорно подчинился,
И всяк позорно провалился,
И Земледелец возмущённый
Сказал нахалке лжеучёной: 

	– У всех одна судьба – дурная,
Как будто всем ты – мать родная.
Увы, родители-уроды,
Не зная истинной природы,
Что проявилась в их потомках,
Решают судьбы их в потёмках.
Будь ты умней, дала б ребяткам
Пожить согласно их задаткам.
Петух бы шёл тропой солдатской,
А Лебедь шёл тропой моряцкой.
Паук бы ткал себе и ткал бы
И средства точно бы снискал бы.
Но лишь на ложь тебя хватило,
И всех в Ослов ты превратила!

© Перевод Евг. Фельдмана
6-14.12.2018
Все переводы Евгения Фельдмана

Part II. Fable 14. The Owl, the Swan, the Cock, the Spider, the Ass, and the Farmer

To a Mother

  Conversing with your sprightly boys,
  Your eyes have spoke the mother's joys.
  With what delight I've heard you quote
  Their sayings in imperfect note!
     I grant, in body and in mind,
  Nature appears profusely kind.
  Trust not to that. Act you your part;
  Imprint just morals on their heart,
  Impartially their talents scan:
  Just education forms the man.

     Perhaps (their genius yet unknown)
  Each lot of life's already thrown;
  That this shall plead, the next shall fight,
  The last assert the church's right.
  I censure not the fond intent;
  But how precarious is the event!
  By talents misapplied and cross'd,
  Consider, all your sons are lost.
     One day (the tale's by Martial penned)
  A father thus addressed his friend:

  'To train my boy, and call forth sense,
  You know I've stuck at no expense;
  I've tried him in the several arts,
  (The lad no doubt hath latent parts,)
  Yet trying all, he nothing knows;
  But, crab-like, rather backward goes.
  Teach me what yet remains undone;
  'Tis your advice shall fix my son.'
     'Sir,' says the friend, 'I've weighed the matter;
  Excuse me, for I scorn to flatter:

  Make him (nor think his genius checked)
  A herald or an architect.'
     Perhaps (as commonly 'tis known)
  He heard the advice, and took his own.
    The boy wants wit; he's sent to school,
  Where learning but improves the fool:
  The college next must give him parts,
  And cram him with the liberal arts.
  Whether he blunders at the bar,
  Or owes his infamy to war;

  Or if by licence or degree
  The sexton shares the doctor's fee:
  Or from the pulpit by the hour
  He weekly floods of nonsense pour;
  We find (the intent of nature foiled)
  A tailor or a butcher spoiled.
     Thus ministers have royal boons
  Conferred on blockheads and buffoons:
  In spite of nature, merit, wit,
  Their friends for every post were fit.

     But now let every Muse confess
  That merit finds its due success.
  The examples of our days regard;
  Where's virtue seen without reward?
  Distinguished and in place you find
  Desert and worth of every kind.
  Survey the reverend bench, and see,
  Religion, learning, piety:
  The patron, ere he recommends,
  Sees his own image in his friends.

  Is honesty disgraced and poor?
  What is't to us what was before?
     We all of times corrupt have heard,
  When paltry minions were preferred;
  When all great offices by dozens,
  Were filled by brothers, sons, and cousins.
  What matter ignorance and pride?
  The man was happily allied.
  Provided that his clerk was good,
  What though he nothing understood?

  In church and state, the sorry race
  Grew more conspicuous fools in place.
  Such heads, as then a treaty made,
  Had bungled in the cobbler's trade.
     Consider, patrons, that such elves,
  Expose your folly with themselves.
  'Tis yours, as 'tis the parent's care,
  To fix each genius in its sphere.
  Your partial hand can wealth dispense,
  But never give a blockhead sense.

     An owl of magisterial air,
  Of solemn voice, of brow austere,
  Assumed the pride of human race,
  And bore his wisdom in his face;
  Not to depreciate learned eyes,
  I've seen a pedant look as wise.
     Within a barn, from noise retired,
  He scorned the world, himself admired;
  And, like an ancient sage, concealed
  The follies public life revealed.

     Philosophers of old, he read,
  Their country's youth to science bred,
  Their manners formed for every station,
  And destined each his occupation.
  When Xenophon, by numbers braved,
  Retreated, and a people saved,
  That laurel was not all his own;
  The plant by Socrates was sown;
  To Aristotle's greater name
  The Macedonian[10] owed his fame.

     The Athenian bird, with pride replete,
  Their talents equalled in conceit;
  And, copying the Socratic rule,
  Set up for master of a school.
  Dogmatic jargon learnt by heart,
  Trite sentences, hard terms of art,
  To vulgar ears seemed so profound,
  They fancied learning in the sound.
     The school had fame: the crowded place
  With pupils swarmed of every race.

  With these the swan's maternal care
  Had sent her scarce-fledged cygnet heir:
  The hen (though fond and loath to part)
  Here lodged the darling of her heart:
  The spider, of mechanic kind,
  Aspired to science more refined:
  The ass learnt metaphors and tropes,
  But most on music fixed his hopes.
     The pupils now advanced in age,
  Were called to tread life's busy stage.

  And to the master 'twas submitted,
  That each might to his part be fitted.
     'The swan,' says he, 'in arms shall shine:
  The soldier's glorious toil be thine.
  The cock shall mighty wealth attain:
  Go, seek it on the stormy main.
  The Court shall be the spider's sphere:
  Power, fortune, shall reward him there.
  In music's art the ass's fame
  Shall emulate Corelli's[1] name.

     Each took the part that he advised,
  And all were equally despised;
  A farmer, at his folly moved,
  The dull preceptor thus reproved:
     'Blockhead,' says he, 'by what you've done,
  One would have thought 'em each your son:
  For parents, to their offspring blind,
  Consult, nor parts, nor turn of mind;
  But even in infancy decree
  What this, what t'other son should be.

  Had you with judgment weighed the case,
  Their genius thus had fixed their place:
  The swan had learnt the sailor's art;
  The cock had played the soldier's part;
  The spider in the weaver's trade
  With credit had a fortune made;
  But for the fool, in every class
  The blockhead had appeared an ass.'

Поддержать сайт