Роберт Бернс (Robert Burns)

Плач по Джеймсу, графу Гленкэрну

Гуляли ветры по холмам,
        И солнце, отходя ко сну, 
Глядело сбоку на Лугар,
        На лес, впадавший в желтизну. 
Гнетут года; гнетёт беда;
        Крута гранитная скала. 
О смерти друга пел Поэт,
        Что так безвременно пришла.

Он оперся о древний дуб,
        Что пал от многих бурь и гроз 
(Кудрявый локон поседел,
        И щёки вымокли от слёз). 
Коснулся он печальных струн,
        И ветры, вея между гор, 
По свету песню разнесли,
        Сплотившись в мощный, скорбный хор:

«Всё реже птичьи голоса
        Напоминают о весне. 
Минувшим годом грезит лес
        В тяжёлом, смутном полусне.
Природа быстро оживёт,
        Закончив свой круговорот, 
И только мне грядущий день
        Былого счастья не вернёт.
 
Меня, как этот старый дуб,
        Свалили дождь и ветер злой. 
И мой последний корешок
        Расстался с матерью землёй. 
Весной мне не зазеленеть,
        И летом впредь не расцвести, 
И там другие прорастут,
        Где я сказал своё прости.

Видал я мир, но до сих пор
        Никто мне в мире не родня. 
Не понимаю я людей,
        И те не поняли меня. 
Кому печаль мою скажу?
        Кто посочувствует в беде? 
Вокруг – сплошная тишина.
        Она повсюду и везде.

И, в довершенье ко всему,
        Угас мой добрый господин. 
Дворянства лучшие черты
        Он воплощал в себе один. 
Мне кажется, что жизнь сама
        С его кончиной умерла. 
Надежда улетела прочь
        Из безнадежного угла.

Проснись же, арфа, о проснись! 
        В последний раз подай свой глас!
Проснись – и смолкни навсегда, 
        Закончив горький свой рассказ.
А ты, единственный мой друг,
        Мой лучший друг, последний друг,
Услышь того, кого не раз
        Ты избавлял от смертных мук!

Я жил в забросе, и туман
        Вокруг меня стоял кольцом. 
Ни зги не видел я, куда
        Ни обращался я лицом. 
Но, словно луч на утре дня,
        Ты толщу мрачную прошил, 
Меня и песенку мою
        Своей заботой окружил.

Добряк на свете не жилец,
        Зато живучи подлецы. 
Зачем так рано смерть пришла
        И обрубила все концы? 
Зачем дожить мне довелось
        До трижды проклятого дня? 
Зачем за другом смерть пришла?
        Зачем не тронула меня?

Жених невесту забывал, 
        Едва назвав её женой. 
Король корону забывал, 
        Едва добыв её войной. 
Забыть ребёнка может мать,
        Не дать ему своей любви, 
Но не забуду я, Гленкэрн,
        Тебя и милости твои!»1

© Перевод Евг. Фельдмана
17-20.07.1997
4.08.1997 (ред.)
Все переводы Евгения Фельдмана

Lament for James, Earl of Glencairn

THE wind blew hollow frae the hills;
  By fits the sun’s departing beam
Look’d on the fading yellow woods
  That waved o’er Lugar’s winding stream.
Beneath a craigy steep, a bard,
  Laden with years and meikle pain,
In loud lament bewail’d his lord,
  Whom death had all untimely taen.

He lean’d him to an ancient aik,
  Whose trunk was mould’ring down with years;
His locks were bleached white wi’ time,
  His hoary cheek was wet wi’ tears;
And as he touch’d his trembling harp,
  And as he tun’d his doleful sang,
The winds lamenting thro’ their caves,
  To echo bore the notes alang.

‘Ye scatter’d birds that faintly sing,
  The reliques of the vernal quire!
Ye woods that shed on a’ the winds
  The honours of the aged year!
A few short months, and glad and gay,
  Again ye’ll charm the ear and e’e;
But nocht in all revolving time
  Can gladness bring again to me.

‘I am a bending aged tree,
  That long has stood the wind and rain,
But now has come a cruel blast,
  And my last hold of earth is gane:
Nae leaf o’ mine shall greet the spring,
  Nae simmer sun exalt my bloom;
But I maun lie before the storm,
  And others plant them in my room.

‘I’ve seen so many changefu’ years,
  On earth I am a stranger grown;
I wander in the ways of men,
  Alike unknowing and unknown:
Unheard, unpitied, unreliev’d,
  I bear alane my lade o’ care,
For silent, low, on beds of dust,
  Lie a’ that would my sorrows share.

‘And last (the sum of a’ my griefs!)
  My noble master lies in clay;
The flow’r amang our barons bold,
  His country’s pride, his country’s stay:
In weary being now I pine
  For a’ the life of life is dead,
And hope has left my aged ken,
  On forward wing for ever fled.

‘Awake thy last sad voice, my harp!
  The voice of woe and wild despair;
Awake, resound thy lateat lay,
  Then sleep in silence evermair!
And thou, my last, best, only, friend,
  That fillest an untimely tomb,
Accept this tribute from the bard
  Thou brought from fortune’s mirkeat gloom.

‘In poverty’s low barren vale,
  Thick mists obscure involv’d me round;
Though oft I turn’d the wistful eye,
  No ray of fame was to be found:
Thou found’st me, like the morning sun
  That melts the fogs in limpid air;
The friendless bard and rustic song
  Became alike thy fostering care.

‘O why has worth so short a date
  While villains ripen grey with time?
Must thou, the noble, gen’rous, great,
  Fall in bold manhood’s hardy prime?
Why did I live to see that day,
  A day to me so full of woe?
O had I met the mortal shaft
  Which laid my benefactor low!

‘The bridegroom may forget the bride
  Was made his wedded wife yestreen;
The monarch may forget the crown
  That on his head an hour has been;
The mother may forget the child
  That smiles sae sweetly on her knee;
But I’ll remember thee, Glencairn,
  And a’ that thou hast done for me!’

Поддержать сайт