Джордж Гордон Байрон (George Gordon Byron)

* * *

Решусь - пора освободиться
От мрачной горести моей,
Вздохнуть в последний раз, проститься
С любовью, с памятью твоей!
Забот и света я чуждался
И не для них был создан я,
Теперь же с радостью расстался,
Каким бедам страшить меня?

Хочу пиров, хочу похмелья;
Бездушным в свете стану жить;
Со всеми рад делить веселье,
Ни с кем же горя не делить.
То ль было прежнею порою!
Но счастье жизни отнято:
Здесь в мире брошен я тобою
Ничто уж ты - и все ничто.

Улыбка - горю лишь угроза,
Из-под нее печаль видней;
Она - как на гробнице роза;
Мученье сжатое сильней.
Вот меж друзей в беседе шумной
Невольно чаша оживит,
Весельем вспыхнет дух безумный, -
Но сердце томное грустит.

Взойдет бывало месяц полный
Над кораблем в тиши ночной:
Он серебрит Эгейски волны...
А я, к тебе стремясь душой,
Любил мечтать, что взор твой милый
Теперь пленяет та ж луна.
О Тирза! над твоей могилой
Тогда светила уж она.

В часы бессонные недуга,
Как яд кипел, волнуя кровь -
"Нет", думал я, "страданьем друга
Уж не встревожится любовь!"
Ненужный дар тому свобода,
Кто в узах жертва дряхлых лет.
Вот воскресит меня природа -
К чему? - тебя в живых уж нет.

Когда любовь и жизнь так новы,
В те дни залог мне дан тобой:
Печали краской рок суровый
Мрачит его передо мной.
Навек той сердце охладело,
Кем было все оживлено;
Мое без смерти онемело,
Но чувства мук не лишено.

Залог любви, печали вечной,
Прижмись, прижмись к груди моей;
Будь стражем верности сердечной,
Иль сердце грустное убей!
В тоске не гаснет жар мятежный,
Горит за сенью гробовой,
И к мертвой пламень безнадежный
Святее, чем любовь к живой.

Перевод И. Козлова

* * *

One struggle more, and I am free
From pangs that rend my heart in twain;
One last long sigh to love and thee,
Then back to busy life again.
It suits me well to mingle now
With things that never pleased before!
Though every joy is fled below,
What future grief can touch me more?

Then bring me wine, the banquet bring;
Man was not form'd to live alone:
I'll be that light, unmeaning thing
That smiles with all, and weeps with none.
It was not thus in days more dear,
It never would have been, but thou
Hast fled, and left me lonely here;
Thou'rt nothing--all are nothing now.

In vain my lyre would lightly breathe!
The smile that sorrow fain would wear
But mocks the woe that lurks beneath,
Like roses o'er a sepulchre.
Though gay companions o'er the bowl
Dispel awhile the sense of ill:
Though pleasure fires the maddening soul,
The heart,--the heart is lonely still!

On many a lone and lovely night
It sooth'd to gaze upon the sky;
For then I deem'd the heavenly light
Shone sweetly on thy pensive eye:
And oft I thought at Cynthia's noon,
When sailing o'er the Ægean wave,
'Now Thyrza gazes on that moon'­
Alas, it gleam'd upon her grave!

When stretch'd on fever's sleepless bed,
And sickness shrunk my throbbing veins,
'Tis comfort still,' I faintly said,
'That Thyrza cannot know my pains:'
Like freedom to the time-worn slave,
A boon 'tis idle then to give,
Relenting Nature vainly gave
My life, when Thyrza ceased to live!

My Thyrza's pledge in better days,
When love and life alike were new!
How different now thou meet'st my gaze!
How tinged by time with sorrow's hue!
The heart that gave itself with thee
Is silent--ah, were mine as still!
Though cold as e'en the dead can be,
It feels, it sickens with the chill.

Thou bitter pledge! thou mournful token!
Though painful, welcome to my breast!
Still, still preserve that love unbroken,
Or break the heart to which thou'rt press'd.
Time tempers love, but not removes,
More hallow'd when its hope is fled:
Oh! what are thousand living loves
To that which cannot quit the dead? 

Поддержать сайт