Уильям Мейкпис Теккерей (William Makepeace Thackeray)

The Ballad of Bouillabaisse

A street there is in Paris famous,
  	For which no rhyme our language yields,
Rue Neuve des Petits Champs its name is –
  	The New Street of the Little Fields.
And here’s an inn, not rich and splendid,
  	But still in comfortable case;
The which in youth I oft attended,
  	To eat a bowl of Bouillabaisse.

This Bouillabaisse a noble dish is –
  	A sort of soup or broth, or brew,
Or hotchpotch of all sorts of fishes,
  	That Greenwich never could outdo;
Green herbs, red peppers, mussels, saffron,
  	Soles, onions, garlic, roach, and dace:
All these you eat at Terré’s tavern,
  	In that one dish of Bouillabaisse.

Indeed, a rich and savory stew ’tis;
  	And true philosophers, methinks,
Who love all sorts of natural beauties,
  	Should love good victuals and good drinks.
And Cordelier or Benedictine
  	Might gladly, sure, his lot embrace,
Nor find a fast-day too afflicting,
  	Which served him up a Bouillabaisse.

I wonder if the house still there is?
  	Yes, here the lamp is, as before;
The smiling red-checked écaillère is
  	Still opening oysters at the door.
Is Terré still alive and able?
  	I recollect his droll grimace:
He’d come and smile before your table,
  	And hope you liked your Bouillabaisse.

We enter – nothing’s changed or older.
  	‘How’s Monsieur Terré , waiter, pray?’
The waiter stares and shrugs his shoulder –
  	‘Monsieur is dead this many a day.’
‘It is the lot of saint and sinner,
 	So honest Terré’s run his race.’
‘What will Monsieur require for dinner?’
  	‘Say, do you still cook Bouillabaisse?’

‘Oh, oui, Monsieur,’ ’s the waiter’s answer;
   	‘Quel vin Monsieur désire-t-il?’
‘Tell me a good one.’ – ‘That I can, Sir:
  	The Chambertin with yellow seal.’
‘So Terré’s gone,’ I say, and sink in
  	My old accustom’d corner-place
He’s done with feasting and with drinking,
  	With Burgundy and Bouillabaisse.’

My old accustom’d corner here is,
  	The table still is in the nook;
Ah! vanish’d many a busy year is
  	This well-known chair since last I took.
When first I saw ye, cari luoghi,
  	I’d scarce a beard upon my face,
And now a grizzled, grim old fogy,
  	I sit and wait for Bouillabaisse.

Where are you, old companions trusty
  	Of early days here met to dine?
Come, waiter! quick, a flagon crusty –
  	I’ll pledge them in the good old wine.
The kind old voices and old faces
  	My memory can quick retrace;
Around the board they take their places,
  	And share the wine and Bouillabaisse.

There’s Jack has made a wondrous marriage;
  	There’s laughing Tom is laughing yet;
There’s brave Augustus drives his carriage;
  	There’s poor old Fred in the Gazette;
On James’s head the grass is growing;
  	Good Lord! the world has wagged apace
Since here we set the Claret flowing,
  	And drank, and ate the Bouillabaisse.

Ah me! how quick the days are flitting!
  	I mind me of a time that’s gone,
When here I’d sit, as now I’m sitting,
  	In this same place – but not alone.
A fair young form was nestled near me,
  	A dear, dear face looked fondly up,
And sweetly spoke and smiled to cheer me –
  	There’s no one now to share my cup.

      .      .      .      .      .

I drink it as the Fates ordain it.
  	Come, fill it, and have done with rhymes:
Fill up the lonely glass, and drain it
  	In memory of dear old times.
Welcome the wine, whate’er the seal is;
  	And sit you down and say your grace
With thankful heart, whate’er the meal is.
  	– Here comes the smoking Bouillabaisse!

Баллада о Буйабесе

О «Новой Улице» наслышан,
	О той, что с «Малых», бишь, «Полей»,
Французское «Рю-Нёв-де-Пти-Шан»
	Не всяк срифмует, ей-же-ей!
На «рю» парижской «пти-шан»-ичной
	И я когда-то, юный Крез,
В таверне скромной, но приличной
	Вкушал отличный Буйабес.

Он не относится к реликтам,
	Сей Буйабес, – отвар, супец.
Куда там нашим пиктам, – фиг там! –
	Не буйабесит Гринвич-спец.
Ах, перец, лук (который «репка»),
	Чеснок, салат (который «кресс»), –
Месье Терре, запомнил крепко
	Я ваш пахучий Буйабес!

Когда ты, истинный философ,
	Природу ценишь в наши дни,
Цени напитки без вопросов
	И пищу добрую цени.
И в постный день бенедиктинцем
	Не помыкал голодный бес:
Он изгонял его гостинцем,
	В нутро вгоняя Буйабес!

Знакомый дом стоит на месте?
	Горят, как прежде, фонари,
И устрицы здесь, честь по чести,
	Вскрывают прямо у двери.
Ах, жив ли наш Терре-кухмистер,
	Маэстро кухонных чудес,
С улыбкой спрашивавший: «Мистер,
	Ну как вам нынче Буйабес?»
Вошли с любезными речами:
	«Как жив-здоров месье Терре?»
Официант пожал плечами:
	«Месье Терре – давно помре».
«С печальной долей этой дружен,
	Увы, и книжник, и балбес».
«Что вы закажете на ужин?»
	«На ужин… Можно Буйабес?»

«Oh, oui, Monsieur. Вина?» – «Прекрасно!
 	Какого?» – «Я бы предложил
Вам шамбертен с печатью красной».
	Я согласиться поспешил.
Подумал я: «Ушёл Терре, сэр,
	Но среди ангельских небес
Гастрономический профессор
	Уже не сварит Буйабес!»

Всё те же шторы, те же стены,
	Знакомый столик мой в углу.
Какие в мире перемены!
	Десятки лет ушли во мглу
С тех пор, как вас я, cari luoghi,
	Впервые подарил себе-с,
А нынче, старый и убогий,
	Сижу и жду свой Буйабес.

И где ты, старая компанья?
	Официант! Эй, старина!
Я утоплю воспоминанья
	В графине доброго вина.
Увижу дружеские лица,
	Наш винопийственный конгресс,
Где всё шумит, и веселится,
	И поглощает Буйабес.

Ах, Джек (женился на богачке!),
	Ах, Том (гогочущий гусак!),
Ах, ах, Огастус (карты! скачки!),
	Ах, Фред (из племени писак!),
Ах, Джеймс (трава – над головою…), –
	Ах, целый мир угас, исчез,
Пока вино текло рекою
	И поглощался Буйабес.   

Как быстро время пролетело!
	Я вижу прежние года,
Где всё цвело, и молодело,
	И не один я был тогда:
Она со мной сидела рядом,
	Она была моей судьбой,
Она меня ласкала взглядом
	(С кем чокнусь нынче? Сам с собой!).

Летают парки роковые,
	Стихи последние пишу.
Воспоминая дни былые,
	Стакан последний осушу.
Вину любому рад я буду,
	С печатью красною и без.
Я нынче рад любому блюду…
	(Ага, а вот и Буйабес!).

© Перевод Евг. Фельдмана
9.09.1999
11-12.09.1999
4.10.2007 (ред.)
Все переводы Евгения Фельдмана


На улице, в Париже славной,
Стоит известный ресторан
(Зовется улица издавна
Хоть заведенье небогато,
Готовят в нем деликатес:
Там часто я бывал когда-то
И ел отменный буйабес.

Прекраснейшее это блюдо,
Я в том присягу дать готов:
В одной кастрюле - ну и чудо! -
Найдете рыбу всех сортов,
Обилье перца, лука, мидий, -
Тут Гринвич сам теряет вес!
Все это в самом лучшем виде
И составляет буйабес.

Да, в нем венец чревоугодий!
Пора философам давно,
Ценя прекрасное в природе,
Любить и яства и вино;
Какой монах найдет несносным
Меню предписанных трапез,
Когда по дням исконно постным
Вкушать бы мог он буйабес?

Не изменилась обстановка:
Все та же вывеска, фонарь,
И улыбается торговка,
Вскрывая устрицы, как встарь.

А что Терре? Он ухмылялся,
Гримасничал, как юркий бес,
И, подлетев к столу, справлялся,
Гостям по вкусу ль буйабес.

Мы входим. Тот же зал пред нами.
"А как мосье Терре, гарсон?"
Тот говорит, пожав плечами;
"Давным-давно скончался он".
"Так минули его печали -
Да внидет в царствие небес!"
"А что б вы кушать пожелали?"
"А все ли варят буйабес?"


"Mais oui, monsieur*,- он скор с ответом, -
Voulez-vous boire, monsieur? Quel vin?".**
"Что лучше?" - "Помогу советом:
С печатью желтой шамбертен".
...Да, жаль Терре! Он распростился
С отрадой вскормленных телес,
Когда навеки вас лишился,
Бургундское да буйабес.

В углу стоит мой стол любимый,
Не занят, будто на заказ.
Года прошли невозвратимо,
И снова я за ним сейчас.
Я был повеса из повес,
Теперь, ворчун седой и строгий,
Сижу и жду я буйабес.

Где сотрапезники, что были
Товарищами дней былых?
Гарсон! Налейте из бутыли -
До дна хочу я пить за них.
Со мной их голоса и лица,
И мир исчезнувший воскрес -
Вся банда вкруг стола толпится,
Спеша отведать буйабес.

Удачно очень Джон женился,
Смеется, как и прежде, Том,
Огастес-хват остепенился,
А Джеймс во мраке гробовом...
Немало пронеслось над светом
Событий, бедствий и чудес
С тех пор, как здесь, друзья, кларетом
Мы запивали буйабес.

Как не поддаться мне кручине,
Припомнив ход былых годин,
Когда я сиживал, как ныне,
Вот здесь, в углу, - но не один?
Передо мною облик милый:
Улыбкой, речью в дни забот
Не раз она меня бодрила...
Теперь никто со мной не пьет.

Я пью один - веленьем рока...
Стихов довольно! Пью до дна
За вас, ушедшие далеко
Пленительные времена!
Так, не печалясь и на тризне,
За все, в чем видел интерес,
Останусь благодарен жизни...
Несут кипящий буйабес!

Перевод Владимира Рогова

Все эту улицу в Париже
Прост перевод, да вот поди же,
Мне с рифмой он не по зубам.
Открыт там кабачок уютный
Для тех, кто далеко не Крез.
Мне часто в юности беспутной
Здесь подавали буйабес.

Полубульон, полуокрошка -
Роскошный рыбный кавардак.
К Парижу Гринвич тянет ложку
И не дотянется никак.
Чеснок, шафран, тарань с плотвою,
Горсть мидий с зеленью в замес
Терре положит вам с лихвою -
Вот что такое буйабес.

Хвала похлебке духовитой:
Философ в истине нагон,
Природной красоте открытый,
Возлюбит этот дар благой.
И чада нищего Франциска
Услышать рады глас небес,
Когда им в пост отыщут миску
Терре и Бог под буйабес.

Как там Терре? Промчались годы...
Да, домик цел и цел фонарь.
Взрезая устрицу, как встарь.
Терре с ужимкою смешною
В живучей памяти воскрес;
Стоит, бывало, предо мною,
Чтоб похвалил я буйабес.

Как прежде, зальце перед нами.
"Что там месье Терре, гарсон?"
Гарсон слегка пожал плечами:
"Давным-давно скончался он..."
"Один удел, что свят, что грешен,
Вот и добряк Терре исчез..."
"Чем может быть месье утешен?"
"Еще готовят буйабес?"

"Oui, monsieur" - Ответ бесценен.
"Quel vin monsieur desire-t-il?"*
"Получше".- "Шамбертен отменен,
С печатью желтою бутыль..."
Я сел в любимый свой закуток,
В уют без сказок и чудес,
Куда Терре носил средь шуток
Бургундское и буйабес.

И вновь минувшее воскресло
Близ ног скрипучего стола;
Когда-то сел я в это кресло
И - глядь-поглядь, а жизнь прошла,
Я был безус, как юный бес,
Теперь сижу, седой убогий,
И ожидаю буйабес.

Не болтуны и не гуляки,
Где все вы, верные друзья?
Гарсон! - вина из старой фляги,
За их здоровье выпью я.
Передо мной всплывают лица
И речи молодых повес;
О, как умели веселиться
Мы под вино и буйабес!

Джек Гименею счастлив сдаться,
Огюст ведет кабриолет;
Все так же Том готов смеяться,
Фред-старина еще в Gazette;
Над Джеймсом травы зашептали
В слезах заупокойных месс:
С тех пор не видит он в бокале
Бордо и в миске - буйабес.

О Боже, как горьки утраты!
Дожив до старческих седин,
Сижу теперь, как и когда-то
Сидел я тут, но не один.
Лицо красавицы горело,
Я мог с ней вечность говорить,
Она в глаза мои глядела...
Мне чару не с кем разделить.

Пью, как нашептано мне Паркой,
Рифмуя трезвость и вино,
Чтоб вспомнить за печальной чаркой
Все, что прошло давным-давно.
Сюда, вино в любой печати,
Не терпит трапеза словес.
Сиди и внемли благодати -
Несут кипучий буйабес.

© Перевод А. Солянова

Поддержать сайт