Уильям Гаррисон Эйнсворт (William Harrison Ainsworth)

Black Bess

Let the lover his mistress’s beauty rehearse. 
And laud her attractions in languishing verse; 
He it mine in rude strain, but with truth to express. 
The love that I bear to my bonny Black Bess.

From the west was her dam, from the east was her sire, 
From the one came her swiftness, the other her lire; 
No peer of the realm better blood can possess 
Than flows in the veins of my bonny Black Bess.

Look! Look! how that eyeball grows bright as a brand!
That neck proudly arches, those nostrils expand! 
Mark! that wide flowing mane! of which each silky tress 
Might adorn prouder beauties – though none like Black Bess.

Mark! that skin sleek as velvet, and dusky as night, 
With its jet undisfigured by one lock of white;
That throat branched with veins, prompt to charge or caress 
Now is she not beautiful? – bonny Black Bess!

Over highway and by-way, in rough and smooth weather, 
Some thousands of miles have we journeyed together; 
Our couch the same straw, and our meal the same mess 
No couple more constant than I and Black Bess.

Bу moonlight, in darkness, by night, or by day, 
Her headlong career there is nothing can stay; 
She cares not for distance, she knows not distress: 
Can you show me a courser to match with Black Bess?

Once it happened in Cheshire, near Dunham, I popped 
On a horseman alone, whom I speedily stopped; 
That I lightened his pockets you'll readily guess – 
Quick work makes Dick Turpin when mounted on Bess.

Now it seems the man knew me; “Dick Turpin,” said he,
“You shall swing for this job, as you live, d’ye see;” 
I laughed at his threats and his vows of redress; 
I was sure of an alibi then with Black Bess.

The road was a hollow, a sunken ravine,
Overshadowed completely by wood like a screen;
I clambered the bank, and I needs must confess,
That one touch of the spur grazed the side of Black Bess.

Brake, brook, meadow, and plough’d field, Bess fleetly bestrode, 
As the crow wings her flight we selected our road; 
We arrived at Hough Green in five minutes, or less – 
My neck it was saved by the speed of Black Bess.

Stepping carelessly forward, I lounge on the green. 
Taking excellent care that by all I am seen; 
Some remarks on time's flight to the squires I address, 
But I say not a word of the flight of Black Bess.

I mention the hour – it was just about four – 
Play a rubber at bowls – think the danger is o’er; 
When athwart my next game, like a checkmate at chess, 
Comes the horsemen in search of the rider of Bess.

What matter details? Off with triumph I came; 
He swears to the hour, and the squires swear the same; 
I had robbed him at four! – while at four they profess 
I was quietly bowling – all thanks to Black Bess!

Then one halloo, boys, one loud cheering halloo! 
To the swiftest of coursers, the gallant, the true! 
For the sportsman unborn shall the memory bless 
Of the horse of the highwayman, bonny Black!

Баллада о Чёрной Бесс

Пускай посвящает влюблённый поэт
Прелестнице милой прелестный сонет,
А я вам, ребята, баллада спою
Про Чёрную Бесс, про кобылку мою!

Ах, дивный роман у родителей был,
И дочке достались и резвость, и пыл.
И лорд не имел благородней кровей,
Чем те, что взыграли в кобылке моей!

И шея лебяжья, и взор огневой.
Все жилки трепещут от страсти живой:
А грива, – найди шелковистей, нежней,
Чем та, что растёт на кобылке моей!

И шкура её, словно ночка, черна.
Белеет на лбу только точка одна.
Короче, – достоинства всех лошадей
Слились воедино в кобылке моей!

Несёмся мы бодро и в вёдро, и в сушь,
Мы – двое отважных и родственных душ.
Когда бы я мог, я бы ел из яслей,
Чтоб стать ещё ближе кобылке моей!

В сиянии дня и в кромешную ночь                           
Сдержать её бег даже чёрту невмочь. 
Чихнёт – и полсвета обскачет,  ей-ей, 
Поди потягайся с кобылкой моей!

В Чеши́ре я парня настиг одного                             
И весело, помню, ограбил его. 
Понятное дело: в пути веселей 
Работать на пару с кобылкой моей!

«Дик Тю́рпин, – узнав меня, вымолвил тот, –
Бесчинство так даром тебе не пройдёт!»              
Пустое! Нетрудно добыть для судей 
Мне  алиби с бодрой кобылкой моей!

Был парень рождён под несчастной звездой:
Я грабил его под листвою густой
В глубоком овраге; никто из людей                       
Не видел меня и кобылки моей!

Послав свою Бесс через луг напрямик,
В Ху-Грин я, конечно, попал через миг,
И так от тюрьмы и железных цепей
Избавлен был прытью кобылки моей!
                       
В Ху-Грин заявился во всей я красе, 
Да так, что меня там заметили все. 
«Как время бежит!» – я сказал, лиходей, 
Смолчав о пробеге кобылки моей.

Часы показав, – а на них было пять, –              
Со сквайрами в шахматы сел я играть. 
Как  вдруг заявляется тот дуралей 
С угрозами мне и кобылке моей!

Клянётся, что в пять я его обобрал,
А сквайры клянутся, что в пять я играл.           
Со мною не спорь и себя пожалей,
Когда мы плутуем с кобылкой моей!

Так выпьем же дружно не раз и не два!
Пусть память о лошади будет жива,
Чтоб вечно грядущему помнить жулью                    
Про Чёрную Бесс, про кобылку мою!

© Перевод Евг. Фельдмана
30.05.1992
Все переводы Евгения Фельдмана

Поддержать сайт