Томас Гарди (Харди) (Thomas Hardy)

A Trampwoman's Tragedy

                                 I

From Wynyard's Gap the livelong day,
The livelong day,
We beat afoot the northward way
We had travelled times before.
The sun-blaze burning on our backs,
Our shoulders sticking to our packs,
By fosseway1, fields, and turnpike tracks
We skirted sad Sedge-Moor.

                                 II

Full twenty miles we jaunted on,
We jaunted on, —
My fancy-man2, and jeering John,
And Mother Lee, and I.
And, as the sun drew down to west,
We climbed the toilsome Polden crest,
And saw, of landskip3 sights the best,
The inn that beamed thereby.

                                 III

Ay, side by side
Through the Great Forest, Blackmoor4 wide,
And where the Parret ran.
We'd faced the gusts on Mendip ridge,
Had crossed the Yeo unhelped by bridge,
Been stung by every Marshwood midge5,
I and my fancy-man.

                                 IV

Lone inns we loved, my man and I,
My man and I;
'King's Stag', 'Windwhistle' high and dry,
'The Horse' on Hintock Green,
The cosy house at Wynyard's Gap,
'The Hut', renowned on Bredy Knap,
And many another wayside tap
Where folk might sit unseen.

                                 V

O deadly day,
O deadly day! —
I teased my fancy man in play
And wanton idleness.
I walked alongside jeering John,
I laid his hand my waist upon;
I would not bend my glances on
My lover's dark distress.

                                 VI

Thus Poldon top at last we won,
At last we won,
And gained the inn at sink of sun
Far-famed as 'Marshal's Elm'.
Beneath us figured tor and lea,6
From Mendip to the western sea —
I doubt if any finer sight there be
Within this royal realm.

                                 VII

Inside the settle7 all a-row —
All four a-row
We sat, I next to John, to show
That he had wooed and won.
And then he took me on his knee,
And swore it was his turn to be
My favoured mate, and Mother Lee
Passed to my former one.

                                 VIII

Then in a voice I had never heard,
I had never heard,
My only love to me: 'One word,
My lady, if you please!
Whose is the child you are like8 to bear? —
His? After all my months o' care?'
Gods knows 'twas not! But, O despair!
I nodded — still to tease.

                                 IX

Then he sprung, and with his knife —
And with his knife,
He let out jeering Johnny's life,
Yes; there at set of sun.
The slant ray through the window nigh
Gilded John's blood and glazing eye,
Ere scarcely Mother Lee and I
Knew that the deed was done.

                                 X

The taverns tell the gloomy tale,
The gloomy tale,
How that at Ivel-Chester jail
My love, my sweetheart swung;
Though stained till now by no misdeed
Save one horse ta'en in time of need;
(Blue Jimmy stole right many a steed
Ere his last fling he flung.)

                                 XI

Thereaft I walked the world alone
Alone, alone!
On his death-day I gave my groan
And dropt his dead-born child.
'Twas nigh the jail, beneath a tree,
None tending me; for Mother Lee
Had died at Glaston,9 leaving me
Unfriended on the wild.

                                 XII

And in the night as I lay weak,
As I lay weak,
The leaves a-falling on my cheek,
The red moon low declined —
The ghost of him I'd die to kiss
Rose up and said: 'Ah, tell me this!
Was the child mine, or was it his?
Speak, that I my rest may find!'

                                 XIII

O doubt but I told him then,
I told him then,
That I had kept me from all men
Since we joined lips and swore.
Whereat he smiled, and thinned away
As the wind stirred to call up day . . .
— 'Tis past! And here alone I stray
Haunting the Western Moor.

Трагедия бродяжки

    I

День долог был, и вчетвером,
     Мы вчетвером
Давно проверенным путем
  На север выбирались,
От ноши, от жары устав,
Вдоль седжмурских полей, канав,
Передыхая у застав,
  Где пошлины взимались.

    II

Мы двадцать миль пешком прошли,
     Пешком прошли -
Я, милый мой, мамаша Ли
  И пересмешник Джонни.
Мы поднялись на косогор.
Внизу, средь пустошей, озер -
О чудо! - постоялый двор
  Лежал как на ладони.

    III

И дни, и месяцы, и год,
     И дни, и год,
Где тихий Блэкмур воды льет
  И Паррет быстро-хладный,
По кручам, где, как из ружья,
Бьет ветер, в тучах комарья
Болотного - скитались я
  И друг мой ненаглядный.

    IV

Нам нравились уют и тень,
     Уют и тень
Дворов заезжих: "Царь-олень",
  "Лихая кобылица",
"Свист ветра", "Хижина". Порой
Мы рады были и пивной,
Чтоб только отдохнуть душой,
  Наесться и напиться.

    V

О, лучше б дню тому не быть,
     Вовек не быть!
Желая друга подразнить,
  С улыбкою веселой
К себе я Джона призвала,
Обнять себя ему дала -
На милого была я зла.
  О этот день тяжелый!

    VI

Итак, продолжу мой рассказ,
     Да, мой рассказ...
В заезжий двор "Маршалов вяз"
  Пришли мы к самой ночи.
В окне - вершины гор и луг,
И слышен волн протяжный звук,
И столько красоты вокруг -
  Не надивятся очи.

    VII

Мы на скамье уселись в ряд,
     Все вместе в ряд.
Я - с Джоном: и пускай твердят,
  Что он меня добился!
"Сядь на колени! - крикнул Джон, -
Сегодня я в тебя влюблен.
А твой дружок - уж лучше б он
  С мамашей Ли забылся!"

    VIII

Тут мой желанный, дорогой,
     Мой дорогой
Мне молвил: "Друг мой! Ангел мой!
  И замер голос в стоне, -
Дитя, которое ты ждешь...
Мы столько лет близки - так что ж?
Отец-то кто? - и я как нож
  В него вонзила: "Джонни!"

    IX

И вот, его рукой сражен,
     Увы, сражен,
Свалился со скамейки Джон,
  И первый луч закатный,
Проникший в окна, золотил
Взор Джонни, что навек застыл,
И Ли, упавшую без сил,
  И крови алой пятна.

    Х

Повешен был любимый мой,
     Любимый мой
За Ивел-Честерской тюрьмой,
  Хоть правду молвил кто-то,
Что честь свою он не пятнал,
Лишь в жизни раз коня угнал,
И то у Джимми - сам украл
  Тот лошадей без счета.

    XI

Одна брожу я много лет,
     Уж много лет...
Ребенок родился на свет
  В день самый приговора,
Под деревом я родила,
Но в тельце не было тепла...
И Ли недавно умерла,
  Последняя опора.

    XII

Когда лежала я без сил,
     Совсем без сил,
Листок свой вяз мне обронил
  На высохшую щеку.
И молвил мне, явясь, мертвец,
За чью любовь теперь конец
Я приняла б: "Так кто отец?
  Обманывать жестоко!"

    XIII

И я ему клялась тогда,
     Клялась тогда,
Что все минувшие года
  Ему принадлежала.
Он улыбнулся и исчез,
Лишь пел, раскачиваясь, лес.
А ныне я одна как перст
  Бреду вперед устало.

Перевод А. Шараповой

Поддержать сайт