Перси Биши Шелли (Percy Bysshe Shelley)

On the Medusa of Leonardo Da Vinci in the Florentine Gallery

It lieth, gazing on the midnight sky, 
  Upon the cloudy mountain peak supine;  
Below, far lands are seen tremblingly; 
  Its horror and its beauty are divine. 
Upon its lips and eyelids seems to lie 
  Loveliness like a shadow, from which shrine,  
Fiery and lurid, struggling underneath,  
The agonies of anguish and of death. 
 
Yet it is less the horror than the grace  
  Which turns the gazer's spirit into stone;
Whereon the lineaments of that dead face  
  Are graven, till the characters be grown  
Into itself, and thought no more can trace; 
  'Tis the melodious hue of beauty thrown  
Athwart the darkness and the glare of pain,
Which humanize and harmonize the strain. 
 
And from its head as from one body grow, 
  As [   ] grass out of a watery rock, 
Hairs which are vipers, and they curl and flow  
  And their long tangles in each other lock,
And with unending involutions shew  
  Their mailed radiance, as it were to mock  
The torture and the death within, and saw  
The solid air with many a ragged jaw. 
 
And from a stone beside, a poisonous eft
  Peeps idly into those Gorgonian eyes; 
Whilst in the air a ghastly bat, bereft  
  Of sense, has flitted with a mad surprise  
Out of the cave this hideous light had cleft, 
  And he comes hastening like a moth that hies
After a taper; and the midnight sky  
Flares, a light more dread than obscurity. 
 
'Tis the tempestuous loveliness of terror;  
  For from the serpents gleams a brazen glare  
Kindled by that inextricable error, 35 
  Which makes a thrilling vapour of the air  
Become a [ ] and ever-shifting mirror  
  Of all the beauty and the terror there— 
A woman's countenance, with serpent locks, 
Gazing in death on heaven from those wet rocks. 

Медуза Леонардо да Винчи во Флорентийской галерее

В зенит полночный взоры погружая,
   На крутизне покоится она,
Благоговенье местности внушая,
   Как божество, прекрасна и страшна;
Грозою огнедышащей сражая,
   Таит очей бездонных глубина
Трагическую тайну мирозданья
В агонии предсмертного страданья.

Не страхом - красотой непреходящей
   Пытливый разум в камень обращен;
Тогда чертам недвижимо лежащей
   Ее характер будет возвращен,
Но мысли не вернуться уходящей;
   Певучей красоты прольется звон
Сквозь тьму и вспышки боли, чья извечность
В мелодию вдохнула человечность.

Из головы ее, от стройной шеи,
   Как водоросли средь морских камней,
Не волосы растут - живые змеи
   Клубятся и сплетаются над ней,
Как в бесконечном вихре суховеи.
   В мельканье беспорядочных теней
Насмешливое к гибели презренье
И духа неземное воспаренье.

Из-за скалы тритон ленивым взглядом
   Сверлит ее недвижные зрачки,
Нетопыри порхают с нею рядом,
   Бессмысленные делая скачки.
Встревоженные огненным разрядом,
   Из тьмы они летят, как мотыльки,
На пламя, ослепляющее очи,
Безжалостнее мрака бурной ночи.

Ужасного хмельное наслажденье!
   В змеящейся поверхности резной
Горит греха слепое наважденье,
   Окутанное дымкою сквозной,
Где, появляясь, тает отраженье
   Всей прелести и мерзости земной.
Змееволосой улетают взоры
От влажных скал в небесные просторы.

         Перевод Р. Березкиной


 Она лежит в туманностях вершины
    И смотрит вверх, там ночь и высота;
 Внизу, далеко, зыблются равнины;
    Чудовищность ее и красота
 Божественны. Не чарами долины
    В ней смутно дышат веки и уста;
 На них, как призрак, мрачно распростертый,
 Предсмертное мученье, пламень мертвый.

 Но не от страха, нет, от красоты
    Дух зрящего пред нею каменеет;
 Встают на камне мертвые черты,
    Вот этот лик с ним слился, цепенеет,
 С ним сочетался в сон одной мечты,
    И нет следа для мысли, дух немеет;
 Но музыки исполнена мечта,
 Затем что в мраке, в боли - красота.

 И точно на скале росистой - травы,
    У ней на голове, взамен волос,
 Растут ехидны, полные отравы,
    Одна в другой, как пряди длинных кос,
 Все спутаны, все злобны и лукавы,
    Гнездо их в звенья светлые слилось,
 И в воздухе они разъяли пасти,
 Как бы смеясь, что этот дух - в их власти.

 И тут же саламандра, яд свой скрыв,
    С беспечностью глядит в глаза Горгоны;
 Летучей мыши бешеный порыв
    Описывает в воздухе уклоны,
 Для света мрак пещеры позабыв,
    Она как бы презрела все препоны,
 Кружит в лучах чудовищных огней,
 И свет полночный всякой тьмы страшней.

 Очарованье ужаса и пытки;
    От змей исходит блеск, он медно-рдян,
 Они горят в чудовищном избытке,
    И в воздухе от них дрожит туман;
 Как в зеркале, как песнь в едином свитке,
    Свет красоты и ужаса здесь дан -
 Лик женщины, с змеиными кудрями,
 Что в смерти видит небо над скалами.

Перевод К.Д. Бальмонта

Поддержать сайт