Уолтер Александр Рэли (Walter Alexander Raleigh)

My Last Will

	When I am safely laid away,
Out of work and out of play,
Sheltered by the kindly ground
From the world of sight and sound,
One or two of those I leave
Will remember me and grieve,
Thinking how I made them gay
By the things I used to say;
-- But the crown of their distress
Will be my untidiness.

	What a nuisance then will be
All that shall remain of me!
Shelves of books I never read,
Piles of bills, undocketed,
Shaving-brushes, razors, strops,
Bottles that have lost their tops,
Boxes full of odds and ends,
Letters from departed friends,
Faded ties and broken braces
Tucked away in secret places,
Baggy trousers, ragged coats,
Stacks of ancient lecture-notes,
And that ghostliest of shows,
Boots and shoes in horrid rows.
Though they are of cheerful mind,
My lovers, whom I leave behind,
When they find these in my stead,
Will be sorry I am dead.

	They will grieve; but you, my dear,
Who have never tasted fear,
Brave companion of my youth,
Free as air and true as truth,
Do not let these weary things
Rob you of your junketings.

	Burn the papers; sell the books;
Clear out all the pestered nooks;
Make a mighty funeral pyre
For the corpse of old desire,
Till there shall remain of it
Naught but ashes in a pit:
And when you have done away
All that is of yesterday,
If you feel a thrill of pain,
Master it, and start again.

	This, at least, you have never done
Since you first beheld the sun:
If you came upon your own
Blind to light and deaf to tone,
Basking in the great release
Of unconsciousness and peace,
You would never, while you live,
Shatter what you cannot give;
-- Faithful to the watch you keep,
You would never break their sleep.

	Clouds will sail and winds will blow
As they did an age ago
O'er us who lived in little towns
Underneath the Berkshire downs.
When at heart you shall be sad,
Pondering the joys we had,
Listen and keep very still.
If the lowing from the hill
Or the tolling of a bell
Do not serve to break the spell,
Listen; you may be allowed
To hear my laughter from a cloud.

	Take the good that life can give
For the time you have to live.
Friends of yours and friends of mine
Surely will not let you pine.
Sons and daughters will not spare
More than friendly love and care.
If the Fates are kind to you,
Some will stay to see you through;
And the time will not be long
Till the silence ends the song.

	Sleep is God's own gift; and man,
Snatching all the joys he can,
Would not dare to give his voice
To reverse his Maker's choice.
Brief delight, eternal quiet,
How change these for endless riot
Broken by a single rest?
Well you know that sleep is best.

	We that have been heart to heart
Fall asleep, and drift apart.
Will that overwhelming tide
Reunite us, or divide?
Whence we come and whither go
None can tell us, but I know
Passion's self is often marred
By a kind of self-regard,
And the torture of the cry
"You are you, and I am I."
While we live, the waking sense
Feeds upon our difference,
In our passion and our pride
Not united, but allied.

	We are severed by the sun,
And by darkness are made one. 

Моя последняя воля

	Когда уйду я прочь с дороги,
И протяну беспечно ноги,
И от всего, что здесь творится,
Меня укроет мать-землица,
Моих друзей один иль двое
На отпевание героя
Свои настроят организмы,
Мои припомнив афоризмы,
И будут в ужасе ребятки,
В моём копаясь беспорядке!

	Здесь книг нечитаные полки
Их побудят воскликнуть: «Ё… лки!»
Узреют шкаф, что раскурочен,
Узреют вексель, что просрочен,
Узреют помазки и бритвы
В разбросе, точно после битвы,
Узреют галстуки эпохи
Царей по прозвищу Горохи,
Мои обшарпанные блузы,
Мои дырявые рейтузы,
Позавчерашние конспекты,
А в них – тогдашние инсекты,
И сапоги, что каши просят,
Что даже нищие не носят,
Узреют битые бутылки,
И разом кончатся ухмылки,
И, почесав затылки, «Право, –
Промолвят, – жил… некучеряво!»

	Пускай поплачут от прорушки,
Но те, с кем я делил пирушки,
Пусть не размазывают сопли,
Но пусть припомнят наши вопли,
Что мы когда-то пеньем звали,
Когда под мухой пребывали. 

	Пускай, в хламье порывшись старом,
Что могут, сплавят антикварам,
И мне компашкой беспечальной
Обряд устроят погребальный,
И, порадев о человечке,
Пусть пепел выгребут из печки,
И если чувство в них проснётся,
Пусть ненадолго им взгрустнётся,
Но пусть взглянут на дело трезво
И, как всегда, напьются резво.

	Ты никуда не торопился
С поры, когда на свет родился:
Твой глаз невосприимчив к свету,
Ценить музыку – слуха нету, 
Ты никогда не потревожить
Того, что изменить не сможешь,
И если время спит мертвецки,
Не свистнешь ты по-молодецки!

	Следи за ветром, облаками,
Что ходят-бродят здесь веками,
И если вдруг, насельник истый
Беркширской местности холмистой,
В тебя войдут печали злые, 
Припомни радости былые,
Послушай сельское молчанье,
В коровье вслушайся мычанье
И в колокольный звон, – и, может,
Пройдёт всё то, что душу гложет,
И, может, всё земное слыша,
Мой звонкий смех услышишь – свыше.

	Пока живёшь, бери, бедняга,
Бери от жизни всяко благо,
Тогда и будет путь наш путным.
Друзья зачахнуть не дадут нам,
А круг сыновний и дочерний
Украсит наш закат вечерний,
И если милостиво Парки
Здесь не откажут нам в подарке,
То мы с финалом не затянем,
Когда пред вечностью предстанем.

	Почий, как говорится, в Бозе,
И снидут радости премнози,
И ты не скажешь, друг-приятель,
Что зря тебя прибрал Создатель.
Кто, на покой отправясь вечный,
О суматохе бесконечной
Вздохнёт? – Вкушай же сон могучий
И знай, что доли нету лучшей!

	Мы были вместе. Что за сила
Нас после смерти разлучила?
И возродится ль той же силой
Союз, когда-то сердцу милый?
Откуда мы и где мы будем,
Никто не знает, – только людям,
Увы, вредить своей же страсти
Извечно свойственно, к несчастью,
Едва ты ближнему заявишь:
«Ты – это ты, а я-то – я, вишь!»
Живым рассудок строит козни,
Усугубляя чувство розни,
Когда в страстях, в гордыне всё же
Мы не дружны, но мы похожи.

	Где солнце нас разъединит, 
Там тьма настанет – и сроднит!

© Перевод Евг. Фельдмана
15-18.06.2007
25.01.2011 (ред.)
Все переводы Евгения Фельдмана

Поддержать сайт