Перси Биши Шелли (Percy Bysshe Shelley)

To The Lord Chancellor

1.
Thy country's curse is on thee, darkest crest
Of that foul, knotted, many-headed worm
Which rends our Mother's bosom—Priestly Pest!
Masked Resurrection of a buried Form!

2.
Thy country's curse is on thee! Justice sold, 
Truth trampled, Nature's landmarks overthrown,
And heaps of fraud-accumulated gold,
Plead, loud as thunder, at Destruction's throne.

3.
And whilst that sure slow Angel which aye stands
Watching the beck of Mutability 
Delays to execute her high commands,
And, though a nation weeps, spares thine and thee,

4.
Oh, let a father's curse be on thy soul,
And let a daughter's hope be on thy tomb;
Be both, on thy gray head, a leaden cowl 
To weigh thee down to thine approaching doom.

5.
I curse thee by a parent's outraged love,
By hopes long cherished and too lately lost,
By gentle feelings thou couldst never prove,
By griefs which thy stern nature never crossed; 

6.
By those infantine smiles of happy light,
Which were a fire within a stranger's hearth,
Quenched even when kindled, in untimely night
Hiding the promise of a lovely birth:

7.
By those unpractised accents of young speech, 
Which he who is a father thought to frame
To gentlest lore, such as the wisest teach—
THOU strike the lyre of mind!—oh, grief and shame!

8.
By all the happy see in children's growth—
That undeveloped flower of budding years— 
Sweetness and sadness interwoven both,
Source of the sweetest hopes and saddest fears-

9.
By all the days, under an hireling's care,
Of dull constraint and bitter heaviness,—
O wretched ye if ever any were,— 
Sadder than orphans, yet not fatherless!

10.
By the false cant which on their innocent lips
Must hang like poison on an opening bloom,
By the dark creeds which cover with eclipse
Their pathway from the cradle to the tomb— 

11.
By thy most impious Hell, and all its terror;
By all the grief, the madness, and the guilt
Of thine impostures, which must be their error—
That sand on which thy crumbling power is built—

12.
By thy complicity with lust and hate— 
Thy thirst for tears—thy hunger after gold—
The ready frauds which ever on thee wait—
The servile arts in which thou hast grown old—

13.
By thy most killing sneer, and by thy smile—
By all the arts and snares of thy black den, 
And—for thou canst outweep the crocodile—
By thy false tears—those millstones braining men—

14.
By all the hate which checks a father's love—
By all the scorn which kills a father's care—
By those most impious hands which dared remove 
Nature's high bounds—by thee—and by despair—

15.
Yes, the despair which bids a father groan,
And cry, 'My children are no longer mine—
The blood within those veins may be mine own,
But—Tyrant—their polluted souls are thine;— 

16.
I curse thee—though I hate thee not.—O slave!
If thou couldst quench the earth-consuming Hell
Of which thou art a daemon, on thy grave
This curse should be a blessing. Fare thee well!

Лорду-канцлеру

Ты проклят всей страной. Ты яд из жала
   Гигантской многокольчатой змеи,
Которая из праха вновь восстала
   И гложет все - от духа до семьи.

Ты проклят всеми. Воет правосудье,
   Рыдает правда, стонет естество,
И золото - растления орудье -
   Изобличает злобы торжество.

Пока архангел в безразличье сонном
   С судом верховным явно не спешит
И, безучастный к всенародным стонам.
   Тебе в твоих злодействах ворожит,

Пусть вгонит в гроб тебя слеза отцова,
   А стон дочерний в крышку гвоздь вобьет,
Пусть наше горе саваном свинцовым
   Тебя к червям навеки упечет.

Кляну тебя родительской любовью,
   Которую ты хочешь в прах втоптать,
Моей печалью, стойкою к злословью,
   И нежностью, какой тебе не знать.

Приветливой улыбкою ребячьей,
   Которая мой дом не будет греть, -
Потушен злобой жар ее горячий,
   И стыть ему на пепелище впредь.

Бессвязною младенческою речью,
   В которую отец хотел вложить
Глубины знанья - тяжкое увечье
   Грозит умам детей. Ну как мне жить?

Биеньем жизни, резвостью и прытью,
   С какой ребенок крепнет и растет
(Хотя сулят грядущие событья
   Не только радость, но мильон забот),

Тенетами убийственной опеки,
   Вогнавшей горечь в юные сердца, -
Откуда столько злобы в человеке,
   Чтоб в детском сердце умертвить отца?

Двуличием, которое отравит
   Само дыханье нежных детских губ
И, въевшись в разум, мозга не оставит,
   Пока в могилу не опустят труп,

Твоею преисподней, где злодейства
   Готовятся во тьме в урочный час
Под пеленою лжи и фарисейства,
   В которых ты навек душой погряз,

Твоею злобой, похотью звериной,
   Стяжательством и жаждой слез чужих,
Фальшивостью, пятнающей седины, -
   Защитой верной грязных дел твоих,

Твоим глумленьем, мягкостью притворной,
   И - так как ты слезлив, как крокодил, -
Твоей слезой - она тот самый жернов,
   Который никого б не пощадил,

Издевкой над моим отцовским чувством,
   Мучительством, злорадным и тупым, -
С каким умением, с каким искусством
   Ты мучаешь! - отчаянием моим,

Отчаянием! Оно мне скулы сводит:
   "Я больше не отец моих детей.
Моя закваска в их сознанье бродит,
   Но их растлит расчетливый злодей".

Кляну тебя, хоть силы нет для злобы.
   Когда б ты стал честнее невзначай,
Благословением на крышку гроба
   Легло б мое проклятие. Прощай.

        Перевод А. Ларина


К лорду Канцлеру

  по приговору которого у Шелли были
   отняты дети от первого его брака

Ты проклят родиной, о, Гребень самый темный
  Узлистого червя, чье имя - Змей Стоглав,
Проказа Ханжества! Предатель вероломный,
  Ты Кладбищу служил, отжитки воссоздав.

Ты проклят. Продан Суд, все лживо и туманно,
  В Природе все тобой поставлено вверх дном,
И груды золота, добытого обманно,
  Пред троном Гибели вопят, шумят, как гром.

Но если медлит он, твой Ангел воздаянья,
  И ждет, чтобы его Превратность позвала,
И лишь тогда ее исполнит приказанья, -
  И если он тебе еще не сделал зла -

Пусть в дух твой крик отца войдет как бич
                                   суровый.
  Надежда дочери на гроб твой да сойдет,
И, к сединам прильнув, пусть тот клобук
                                   свинцовый,
  Проклятие, тебя до праха пригнетет.

Проклятие тебе, во имя оскорбленных
  Отцовских чувств, надежд, лелеянных года,
Во имя нежности, скорбей, забот бессонных,
  Которых в жесткости не знал ты никогда;

Во имя радости младенческих улыбок,
  Сверкнувшей путнику лишь вспышкой очага,
Чей свет, средь вставшей мглы, был так
                            мгновенно зыбок,
  Чья ласка так была для сердца дорога;

Во имя лепета неискушенной речи,
  Которую отец хотел сложить в узор
Нежнейшей мудрости. Но больше нет нам
                                 встречи.
  Ты тронешь лиру слов! О, ужас! о, позор!

Во имя счастья знать, как вырастают дети,
  Полураскрывшийся цветок невинных лет,
Сплетенье радости и слез в единой сети,
  Источник чаяний и самых горьких бед, -

Во имя скучных дней среди забот наемных,
  Под гнетом чуждости холодного лица, -
О, вы, несчастные, вы, темные из темных,
  Вы, что бедней сирот, хоть вы не без отца!

Во имя лживых слов, что на устах невинных
  Нависнут, точно яд на лепестках цветов,
И суеверия, что в их путях пустынных
  Всю жизнь отравит им, как тьма, как
                                гнет оков, -

Во имя твоего кощунственного Ада,
  Где ужас, бешенство, преступность,
                         скорбь и страсть,
Во имя лжи твоей, в которой им - засада
  Всех тех песков, на чем свою ты строишь
                                     Власть, -

Во имя похоти и злобы, соучастных,
  И жажды золота, и жажды слез чужих,
Во имя хитростей, всегда тебе подвластных,
  И подлых происков, услады дней твоих, -

Во имя твоего вертепа, где - могила,
  Где мерзкий смех твой жив, где западня
                                      жива,
И лживых слез - ведь ты нежнее крокодила -
  Тех слез, что для умов других - как
                                   жернова, -

Во имя всей вражды, принудившей, на годы,
  Отца не быть отцом и мучиться любя,
Во имя грубых рук, порвавших связь Природы,
  И мук отчаянья - и самого тебя!

Да, мук отчаянья! Я не кричать не в силах:
  "О, дети, вы мои и больше не мои!
Пусть кровь моя теперь волнуется в их жилах,
  Но души их, Тиран, осквернены - твои!"

Будь проклят, жалкий раб, хотя чужда мне злоба.
  О, если б ад земной преобразил ты в рай,
Мое проклятие тебе у двери гроба
  Благословением возникло бы. Прощай!

Перевод К. Бальмонта

Поддержать сайт