Александр Монтгомери (Alexander Montgomerie)

The Cherrie and the Slae

  About ane bank, quhair birdis on bewis
  Ten thusand tymis thair notis renewis
    Ilke houre into the day,
  The merle and maueis micht be sene,
  The progne and the phelomene,
    Quhilk caussit me to stay.
  I lay and leynit me to ane bus
    To heir the birdis beir;
  Thair mirth was sa melodius
    Throw nature of the yeir:
      Sum singing, sum springing
        With wingis into the sky;
      So trimlie and nimlie
        Thir birdis they flew me by.

  I saw the hurcheon and the hair,
  Quha fed amangis the flowris fair,
    Wer happing to and fro.
  I saw the cunning and the cat,
  Quhais downis with the dew was wat,
    With mony beisties mo.
  The hart, the hynd, the dae, the rae,
    The fowmart, and the foxe
  War skowping all fra brae to brae,
    Amang the water broxe;
      Sum feiding, sum dreiding
        In cais of suddain snairis:
      With skipping and tripping
        Thay hantit all in pairis.

  The air was sa attemperate,
  But ony myst immaculate,
    Bot purefeit and cleir;
  The flowris fair wer flurischit,
  As Nature had them nurischit
    Baith delicate and deir;
  And euery blome on branche and bewch
    So prettily wer spred,
  And hang their heidis out-ouir the hewch
    In Mayis colour cled;
      Sum knopping, sum dropping
        Of balmie liquor sweit,
      Distelling and smelling
        Throw Phœbus hailsum heit.

  The cukkow and the cuschet cryde,
  The turtle, on the vther syde,
    Na plesure had to play;
  So schil in sorrow was her sang
  That, throw hyr voice, the roches rang;
    For Eccho answerit ay,
  Lamenting sair Narcissus’ cace,
    Quha staruit at the well;
  Quha with the schaddow of his face
    For lufe did slay himsell.
      Quhylis weiping and creiping
        About the well he baid;
      Quhylis lying, quhylis crying,
        Bot it na answere maid.

  The dew as diamondis did hing
  Vpon the tender twistis and ying,
    Owir-twinkling all the treis;
  And ay quhair flowris flourischit faire
  Thair suddainly I saw repaire
    In swarmes the sounding beis.
  Sum sweitly hes the hony socht,
    Quhil they war cloggit soir:
  Sum willingly the waxe hes wrocht,
    To heip it vp in stoir.
      So heiping with keiping,
        Into thair hyuis they hyde it,
      Precyselie and wyselie
        For winter they prouyde it.

  To pen the pleasures of that park,
  How euery blossome, branche, and bark,
    Agaynst the sun did schyne,
  I leif to poetis to compyle
  In staitlie verse and lofty style:
    It passis my ingyne.
  Bot as I mussit myne allane,
    I saw an river rin
  Out-ouir ane craggie rok of stane,
    Syne lichtit in ane lin,
      With tumbling and rumbling
        Amang the rochis round,
      Dewalling and falling
        Into that pit profound.

  To heir thae startling stremis cleir
  Me-thocht it musique to the eir,
    Quhat deskant did abound
  With trible sweit, an tenor iust,
  And ay the echo repercust
    Hir diapason sound,
  Set with the Ci-sol-fa-uth cleife,
    Thairby to knaw the note;
  Thair soundit a michtie semibreif
    Out of the elphis throte.
      Discreitlie, mair sweetlie
        Nor craftie Amphion,
      Or Musis that vsis
        At fountaine Helicon.

  Quha wald haue tyrit to heir that tune,
  Quhilk birdis corroborate ay abune,
    Throw schowting of the larkis?
  Sum flies sa high into the skies,
  Quhill Cupid walkinnes with the cryis
    Of Nature’s chappell clarkis,
  Quha, leving all the hevins aboue
    Alighted in the eird.
  Lo, how that little God of Loue
    Befoir me thair apperid!
      So myld-lyke and chyld-lyke,
        With bow thrie quarteris scant,
      So moylie and coylie,
        He lukit like ane sant.

  Ane cleinlie crisp hang ouir his eyis
  His quauer by his naked thyis
    Hang in ane siluer lace.
  Of gold, betwix his schoulders, grew
  Twa pretty wingis quhairwith he flew;
    On his left arme ane brace.
  This god aff all his geir he schuik
    And laid it on the grund.
  I ran als busie for to luik
    Quhair ferleis micht be fund.
      Amasit I gasit
        To see that geir sa gay
      Persawing my hawing
        He countit me his pray.

  His youth and stature made me stout;
  Of doubleness I had na doubt,
    Bot bourded with my boy.
  Quod I, “How call they thee, my chyld?”
  “Cupido, Sir,” quod he, and smyld:
    “Please you me to imploy;
  For I can serve you in your suite,
    If you please to impyre,
  With wingis to flie, and schafts to schute,
    Or flamis to set on fyre.
      Mak choice then out of those then,
        Or of a thousand things;
      Bot craue them, and haue them.”
        With that I wowed his wings.

  “Quhat wald thou giue, my friend,” quod he,
  “To haf thae prettie wingis to flie,
    To sport thee for a quhyle?
  Or quhat, gif I suld len thee heir
  My bow and all my shuting geir,
    Sum bodie to begyle?”
  “That geir,” quod I, “can not be bocht,
    Yet I wald haif it faine.”
  “Quhat gif,” quod he, “it coist thee nocht
    Bot randring it againe?”
      His wingis than he bringis than,
        And band them on my back:
      “Go flie now,” quod he now,
        “And so my leif I tak.”

  I sprang vp on Cupidoes wingis,
  Quha bow and quauir baith resingis
    To lend me for ane day.
  As Icarus with borrowit flicht
  I mountit hichar nor I micht;
    Ouir perrelous ane play.
  Than furth I drew that deadlie dairt
    Quhilk sumtyme schot his mother,
  Quhair-with I hurt my wanton heart,
    In hope to hurt ane-vther.
      It hurt me, it burt me,
        The ofter I it handill.
      Cum se now, in me now,
        The butter-flie and candill.

  As scho delytis into the low,
  Sa was I browdin in my bow,
    Als ignorant as scho;
  And als scho flies quhill sche be fyrit,
  Sa, with the dart that I desyrit,
    My hand hes hurt me to.
  As fulisch Phaëton, be sute,
    His fatheris cart obteind,
  I langt in Luiffis bow to shute,
    Bot weist not what it meind.
      Mair wilfull than skilfull
        To flie I was so fond,
      Desyring, impyring,
        And sa was sene vpond.

  To late I knaw, quha hewis to hie,
  The spail sall fall into his eie;
    To late I went to scuillis.
  To late I heard the swallow preiche,
  To late Experience dois teiche--
    The skuill-maister of fuillis.
  To late to fynde the nest I seik,
    Quhen all the birdis are flowin;
  To late the stabill dore I steik,
    Quhen all the steids are stowin.
      To lait ay their stait ay
        All fulische folke espye;
      Behynd so, they fynd so
        Remeid, and so do I.

  Gif I had rypelie bene aduysit
  I had not rashlie enterprysit
    To soir with borrowit pennis,
  Nor yit had saied the archer craft,
  Nor schot myself with sik a schaft
    As resoun quite miskennis.
  Fra wilfulnes gaue me my wound
    I had na force to flie,
  Then came I granand to the ground:
    “Freind, welcome hame!” quod he.
      “Quhair flew ye, quhome slew ye,
        Or quha bringis hame the buiting?
      I sie now,” quod he now,
        “Ye haif bene at the schuting.”

  As skorne cummis commonlie with skaith
  Sa I behuifit to byde them baith:
    O quhat an stakkering stait!
  For vnder cure I gat sik chek
  Quhilk I micht nocht remuif nor nek,
    Bot eyther stail or mait.
  My agonie was sa extreme
    I swelt and soundt for feir;
  Bot, or I walkynnit of my dreme
    He spulyied me of my geir.
      With flicht than on hicht than
        Sprang Cupid in the skyis,
      Foryetting and setting
        At nocht my cairfull cryis.

  Sa lang with sicht I followit him
  Quhill baith my feiblit eyis grew dim
    With staruing on the starnis;
  Quhilk flew sa thick befoir my ein,
  Sum reid, sum yellow, blew, and grein,
    Sa trublit all my harnis;
  Quhill euery-thing apperit two
    To my barbuilyiet braine,
  Bot lang micht I lye luiking so
    Or Cupid come againe;
      Quhais thundring, with wondring
        I hard vp throw the air;
      Throw cluddis so he thuddis so
        And flew I wist not quhair.

  Fra that I saw that god was gane,
  And I in langour left allane,
    And sair tormentit, to,
  Sum-tyme I sicht quhill I was sad,
  Sum-tyme I musit and maist gane mad,
    I wist not quhat to do.
  Sum-tyme I ravit, halfe in a rage,
    As ane into dispaire;
  To be opprest with sic ane page
    Lord! gif my heart was saire!
      Like Dido, Cupido
        I widill and [I] warye,
      Quha reft me, and left me
        In sik a feirie-farye.

  Then felt I Curage and Desyre
  Inflame my heart with vncouth fyre,
    To me befoir vnknawin;
  Bot now na blud in me remaines
  Vnbrunt and boyld within my vaines,
    By luffis bellies blawin.
  To quench it, or I was deuorit,
    With siches I went about;
  Bot ay the mair I schape to smor it
    The baulder it brak out:
      Ay preising but ceising
        Quhill it may breik the boundis.
      My hew so furth schew so
        The dolour of my woundis.

  With deidlie visage, paill and wan,
  Mair like ane atomie nor man,
    I widderit cleine away.
  As wax befoir the fyre, I felt
  My hart within my bosome melt
    And pece and pece decay.
  My vaines with brangling like to brek--
    My punsis lap with pith--
  Sa feruently did me infek
    That I was vext thairwith.
      My hart ay did start ay
        The fyrie flamis to flie,
      Ay houping, throu louping,
        To win to liberty.

  Bot O! alace! byde it behuissit,
  Within my cairfull corpis incluissit,
    In presoun of my breist;
  With sichis sa sowpit and ouirset,
  Like to an fische fast in the net,
    In deid-thraw vndeceist,
  Quha, thocht in vaine, dois striue for strenth
    For to pull out hir heid,
  Quhilk profitis nathing at the lenth
    Bot haistes hir to hir deid.
      With wristing and thristing
        The faster still is scho;
      Thair I so did lye so,
        My death advancing to.

  The mair I wrestlit with the wynd
  The faschter still myself I fynd;
    Na mirth my mynd micht mease.
  Mair noy, nor I, had neuer nane,
  I was sa alterit and ouirgane
    Throw drowth of my disease.
  Than weakly, as I micht, I rayis;
    My sicht grewe dim and dark;
  I stakkerit at the windilstrayis,
    Na takin I was stark.
      Baith sichtles and michtles,
        I grew almaist at ainis;
      In angwische I langwische
        With mony grievous grainis.

  With sober pace I did approche
  Hard to the riuer and the roche
    Quhairof I spak befoir;
  Quhais running sic a murmure maid,
  That to the sey it softlie slaid;
    The craig was high and schoir.
  Than pleasur did me so prouok
    Perforce thair to repaire,
  Betuix the riuer and the rok,
    Quhair Hope grew with Dispaire.
      A trie than I sie than
        Of CHERRIES in the braes.
      Belaw, to, I saw, to,
        Ane buss of bitter SLAES.

  The CHERRIES hang abune my heid,
  Like twinkland rubies round and reid,
    So hich vp in the hewch,
  Quhais schaddowis in the riuer schew,
  Als graithlie glansing, as they grewe,
    On trimbling twistis tewch,
  Quhilk bowed throu burding of thair birth,
    Inclining downe thair toppis,
  Reflex of Phœbus of the firth
    Newe colourit all thair knoppis,
      With dansing and glansing
        In tirles dornik champ,
      Ay streimand and gleimand
        Throw brichtnes of that lamp.

  With earnest eye quhil I espye
  The fruit betuixt me and the skye,
    Halfe-gaite, almaist, to hevin,
  The craig sa cumbersume to clim,
  The trie sa hich of growth, and trim
    As ony arrowe evin,
  I cald to mind how Daphne did
    Within the laurell schrink,
  Quhen from Apollo scho hir hid.
    A thousand times I think
      That trie then to me then,
        As he his laurell thocht;
      Aspyring but tyring
        To get that fruit I socht.

  To clime the craige it was na buit
  Lat be to presse to pull the fruit
    In top of all the trie.
  I saw na way quhairby to cum
  Be ony craft to get it clum,
    Appeirandly to me.
  The craige was vgly, stay, and dreich,
    The trie heich, lang, and smal;
  I was affrayd to mount sa hich
    For feir to get ane fall.
      Affrayit to say it,
        I luikit vp on loft;
      Quhiles minting, quhiles stinting,
        My purpose changit oft.

  Then Dreid, with Danger and Dispaire,
  Forbad my minting anie mair
    To raxe aboue my reiche.
  “Quhat, tusche!” quod Curage, “man, go to,
  He is bot daft that hes ado,
    And spairis for euery speiche.
  For I haue oft hard wise men say,
    And we may see our-sellis,
  That fortune helps the hardie ay,
    And pultrones plaine repellis.
      Than feir not, nor heir not
        Dreid, Danger, or Dispaire;
      To fazarts hard hazarts
        Is deid or they cum thair.

  “Quha speidis bot sic as heich aspyris?
  Quha triumphis nocht bot sic as tyris
    To win a nobill name?
  Of schrinking quhat bot schame succeidis?
  Than do as thou wald haif thy deidis
    In register of fame.
  I put the cais, thou nocht preuaild,
    Sa thou with honour die,
  Thy life, bot not thy courage, faild,
    Sall poetis pen of thee.
      Thy name than from Fame than
        Sall neuir be cut aff:
      Thy graif ay sall haif ay
        That honest epitaff.

  “Quhat can thou loose, quhen honour lyuis?
  Renowne thy vertew ay reuyuis
    Gif valiauntlie thou end.”
  Quod Danger, “Hulie, friend, tak heid!
  Vntymous spurring spillis the steid.
    Tak tent quhat ye pretend.
  Thocht Courage counsell thee to clim,
    Bewar thou kep na skaith.
  Haif thou na help bot Hope and him,
    They may beguyle thé baith.
      Thy-sell now can tell now
        The counsell of thae clarkis,
      Quhairthrow yit, I trow yit,
        Thy breist dois beir the markis.

  “Brunt bairn with fyre the danger dreidis;
  Sa I beleif thy bosome bleidis
    Sen last that fyre thou felt.
  Besydis this, seindell tymis thé seis
  That euer Curage keipis the keyis
    Of knawledge at his belt.
  Thocht he bid fordwart with the gunnis,
    Small powder he prouydis.
  Be nocht ane novice of the nunnis
    That saw nocht baith the sydis.
      Fuil-haist ay almaist ay
        Ouirsylis the sicht of sum
      Quha huikis not, nor luikis not
        Quhat eftirward may cum.

  “Yit Wisdome wischis thé to wey
  This figour of philosophey--
    A lessoun worth to leir--
  Quhilk is, in tyme for to tak tent,
  And not, when tyme is past, repent,
    And buy repentance deir.
  Is thair na honoure efter lyfe
    Except them slay thy-sell?
  Quhairfoir hes Attropus that knyfe?
    I trow thou cannot tell,
      That, but it, wald cut it
        That Clotho skairse hes spun,
      Distroying thy joying
        Befoire it be begun.

  “All ouirs are repuit to be vyce--
  Ore hich, ore law, ore rasche, ore nyce,
    Ore heit, or yit ore cauld.
  Thou seemes vnconstant be thy sings;
  Thy thocht is on ane thousand things;
    Thou wattis not quhat thou wald.
  Let Fame hir pittie on thé powre
    Quhan all thy banis ar brokin:
  Yone SLAE, suppose you think it soure,
    May satisfie to slokkin
      Thy drouth now, O youth now,
        Quhilk drownis thee with desyre.
      Aswage than thy rage, man,
        Foull water quenches fyre.

  “Quhat fule art thou to die of thirst,
  And now may quench it, gif thou list,
    So easily, but paine!
  Maire honor is to vanquisch ane
  Nor feicht with tensum and be tane,
    And outhir hurt or slane.
  The prattick is, to bring to passe,
    And not to enterprise;
  And als guid drinking out of glas
    As gold, in ony wise.
      I leuir haue euer
        Ane foule in hand, or tway,
      Nor seand ten fleand
        About me all the day.”

Вишня и Терн

1

Журчал ручей, и средь ветвей
Тоскливо плакал соловей
    На весь окрестный край.
А сколь зарянок и синиц,
Щеглов, дроздов и прочих птиц
    Приветствовали май!
Внимала Прокна, что ни миг,
    От Филомелы весть:
«Терей отрезал мне язык,
    А после – отнял честь!»
        Сквозь трели – ужели
            Звучал стыдливый стон?
        Порою – не скрою –
            Казалось: это сон.

2

Воркует вяхирь, грает грач;
Кукушка длит притворный плач –
    Соловушку дразня.
Щебечут зяблик и вьюрок,
Но громче – трескотня сорок
    И соек болтовня.
Павлин стремит к подруге зов –
    Уж лучше был бы нем…
О, сколько птичьих голосов!
    И Эхо вторит всем:
        Утеха для Эхо –
            Излить свою печаль!
        Ужели доселе
            Нарцисса нимфе жаль?

3

Я видел зайца и ежа:
Тот фыркал, в травах путь держа,
    Поникших от росы;
Шныряли белки, и неслись
Куда-то кролики, и рысь
    Топорщила усы.
Косуля, серна, лань, олень
    И хитрая лиса,
Барсук и вепрь… В погожий день
    Кишат зверьем леса!
        Что клика, что рыка
            В чащобе, в гущине!
        Всей твари по паре
            Там представало мне.

4

А воздух чист, прозрачен, здрав!
Туманы зноем разогнав,
    Уж высоко вознес
Лучистый Феб свою главу –
И осушил уже траву
    От предрассветных слез.
Восторженный весенний свет
    Струила высота –
И лес беспечный был одет
    В веселые цвета.
        Недаром нектаром
            Все венчики полны:
        От неба, от Феба
            Пришло тепло весны!

5

И вскоре мне взбрело на ум
Следить, под громкий гам и шум,
    Как в свой дуплистый ствол,
Что в алхимический сосуд,
За взятком взяток мед несут
    Армады резвых пчел.
А кто не добывает мед
    Про черный день иль час –
Из воска прочный ладит сот,
    Дабы сберечь запас.
        За дело умело
            Мохнатый взялся рой:
        Ни холод, ни голод
            Им не грозят зимой.

6

Воспеть, как должно, этот лес –
Красу цветов, кустов, древес,
    И солнца вешний жар –
Я и желал бы, да не смог:
Тут выспренний потребен слог
    И многомощный дар.
Неспешно я шагал вперед –
    Пока не увидал
Блестящий ток бурлящих вод,
    Свергавшийся со скал.
        С откосов, с утесов,
            Не ведая преград, –
        Струился, катился,
            Стремился водопад.

7

Играла горная река –
И мнилось, Фебова рука
    Там исторгала звон
Из горней лиры… Я не лгун:
Отменно был у струй – иль струн? –
    Велик диапазон!
И нежный альт, и грозный бас,
    И дискант… Щедр и горд,
Светлейший Феб за разом раз
    Чистейший брал аккорд:
        Легато, стаккато –
            Чудесный, дивный лад!
        И лился, и длился
            Волшебный звукоряд.

8

Как песня вод ласкала слух!
И вторил водам хор пичуг:
    Под самый небосвод
Взмывало множество певцов –
Которыми, в конце концов,
    Разбужен был Эрот.
Он с высоты семи небес
    Порхнул в предел земной:
Божок, лукавый, словно бес,
    Предстал передо мной!
        Сколь томно и скромно
            В глаза мои смотрел
        Нещадный, злорадный
            Метатель острых стрел!

9

Он свеж и розов был с утра;
На перевязи, у бедра,
    Колчан сверкал стальной.
И золотистые крыла –
Широкие, что у орла –
    Блистали за спиной.
Он сбросил крылья, и колчан,
    И лук – о, хитрый враг!
Я, любопытством обуян,
    К Эроту сделал шаг –
        Взирая, вперяя
            Глаза в златой доспех…
        Немалый, пожалуй,
            Душил мальчишку смех!

10

Божок был очень млад и мал,
И я горой пред ним стоял –
    Я, хрупкий человек, –
И вопросил его, шутя:
«О, кто же ты? Скажи, дитя!»
    «Эрот!» – в ответ он рек.
«Тебе я мог бы стать слугой –
    Тебя снедает страсть.
Вот мой колчан, и лук тугой,
    И остальная снасть.
        Бери же, верши же
            Любовные дела!
        Спеши же, проси же!»
            Я молвил: «Дай крыла!»

11

«А чем заплатишь мне, дружок,
За крылья? – вопросил божок
    И бойко подмигнул:
– К себе предмет сердечных мук
Склонить желаешь? Нужен лук,
    И стрелы – вот он, тул!»
Я молвил: «Твой доспех, малыш,
    Не купишь. Был бы рад…»
Он рек: «Бери задаром – лишь
    Отдай потом назад».
        Крылатым, пернатым
            Меня содеял он:
        Прослывший – и бывший
            Коварным испокон!

12

Я взмыл с восторгом в синеву,
Кладя стрелу на тетиву –
    Пришла моя пора!
И, новоявленный Икар,
Стремился выспрь, и храбр, и яр –
    Опасная игра.
Двойной был у стрелы закал –
    Но, возалкав метнуть
Ее в чужую грудь, попал
    Я в собственную грудь!
        Поверьте, от смерти
            Я вряд ли был далек –
        Витавший, порхавший,
            Бездумный мотылек!

13

Как мотылек, что на свечу
Стремится, мыслил я: «Хочу
    Сыскать над страстью власть!..»
Но я – не ровня мотыльку:
Ни за понюшку табаку
    Негоже мне пропасть!
Квадригу Фаэтон просил
    На время у отца –
А я, не рассчитавши сил,
    Пленять решил сердца?
        Раз десять бы взвесить,
            Насколь хитра стрелять
        Из лука наука –
            Бежал бы сразу вспять!

14

Я поздно понял, что сверчок
Обязан помнить свой шесток –
    Что будет велика
Беда, коль в слишком поздний час
Наставит горький Опыт нас –
    Учитель дурака!
Мы склонны стойло замыкать,
    Когда коня увел
Прокравшийся полнощный тать…
    От миновавших зол
        И скоро, и споро
            Спасенье мы найдем:
        И цепки, и крепки
            Мы задним лишь умом.

15

О, тут мудрее мудрых мы:
«Не брать бы лука мне взаймы –
    Бессмысленный каприз!»
Что ж, молоком обжегшись, дуть
На воду впору – править путь
    Немедля нужно вниз.
Как падающее ядро,
    Я правлю путь прямой…
И молвит мой божок: «Добро
    Пожаловать домой –
        С отменной, бесценной,
            Отличнейшей добычей!
        Поздравить, прославить
            Тебя велит обычай!»

16

Коль оплошал – не жди наград.
И всяк тебе готов и рад
    На раны сыпать соль.
И тут уж – сущий шах и мат:
Коль виноват, и коль бранят –
    Покорствовать изволь.
Терзала боль меня, и пот
    Рекой с меня стекал…
О, как же надрывал живот
    От хохота нахал!
        Что дал он – забрал он,
            И взвился, аки птах.
        Обидный, постыдный
            Меня постигнул крах!

17

Я напрягал вотще глаза:
Была пустынна бирюза
    Небес – исчез Эрот.
О, как пылал мой бедный мозг!
Подчас казалось, он, как воск,
    Расплавится вот-вот.
И сонмы разноцветных звезд
    В очах пошли плясать…
О нет, божок отнюдь не прост,
    И не вернется вспять!
        Он птицей, зарницей
            Мелькнул невесть куда,
        Сей кроха – пройдоха
            И сеятель вреда!

18

Эрота поглотила синь.
И мыслил я, что мне аминь –
    И скорый превесьма.
Коль духом пал, и телом плох,
За вздохом горький множишь вздох –
    И мнишь: сойду с ума.
Лукавым кличут искони
    Крылатого божка.
Попал впросак – себя вини,
    Бездумная башка!
        Крылатый – проклятый,
            Коварный, – сорванец!
        О Боже! Похоже,
            Мой близится конец.

19

Но страсти я нежданно был
Исполнен – и почуял пыл,
    Неведомый дотоль.
Вскипела разом в жилах кровь,
И выжгла сердце мне любовь,
    Учетверивши боль!
Как рыба, раскрываю рот –
    И крепнет жар огня,
Что жилы жжет, и сердце жрет.
    И пепелит меня
        Сим жаром! Недаром
            Глядел Эрот хитро!
        Нет, право – отрава
            Палит мое нутро!

20

Я угасал. И стал одет
Иссохшей плотью мой скелет:
    Я поминутно чах –
Тоской, отчаяньем объят, –
И длился огненный распад
    В живых моих мощах.
А сердце, ускоряя стук,
    Из ребер вон рвалось:
На волю выпрыгнув, от мук
    Избавится, авось!
        Рокочет, клокочет
            Огонь в моей груди –
        Сей пламень и камень
            Обуглил бы, поди!

21

Нет, сердце ввергнуто в тюрьму –
В живую грудь, – и там ему
    Стучать и умереть.
Но сердце билось, билось – как
Рыбешка, что поймал рыбак
    В расставленную сеть.
Рыбешка силится порвать
    Напрасно ячею:
Трепещет, плещется – и глядь, –
    Лишь близит смерть свою.
        И мне вот, как в невод,
            Попасться довелось…
        И стражду, и жажду,
            Огнем палим насквозь.

22

Чем дольше чах, чем больше сох –
Тем тяжелей был всякий вздох,
    И жажда все страшней;
Не постигала никогда
Меня подобная беда –
    Увы, не сладить с ней.
Я встал… В ушах – и звон, и гул,
    В очах – темным-темно.
Я о соломинку преткнул
    Стопу, что о бревно.
        Незрячий, ходячий
            Покойник, чаял я,
        Что рухну – и ухну
            Во мрак небытия.

23

Но медленно бреду к реке…
Там высился невдалеке
    Громаднейший утес.
Журчали воды нежно тут;
И был утес могуч и крут,
    И в глубь земную врос.
Вишневым Древом был венчан
    Утес – угрюм и пуст;
А у подошвы – сплошь бурьян,
    И в нем – Терновый Куст.
        У страсти во власти,
            Шагаю наугад –
        И вишен уж слышен
            Манящий аромат.

24

Сколь высоко над головой
Струили вишни запах свой!
    Как я его впивал!
Превознесясь над лоном вод,
Созрели вишни – каждый плод
    Алел, что дивный лал.
Сгибая множество ветвей,
    Обильем бременя,
Пылало вишенье живей
    Закатного огня.
        И мчала – журчала
            И зыбилась волна;
        И пела, кипела
            И пенилась она.

25

И взор надолго я возвел…
И был скалу венчавший ствол
    Прямее, чем стрела,
И досягал Небесных Врат.
Как я добраться был бы рад
    До скального чела!
Но вспомнил: с Дафной Аполлон
    Затеял встарь игру,
И лавром был вознагражден –
    Обняв его кору.
        А древо – что дева:
            До вишен в эту высь,
        Хоть жаждешь, хоть страждешь –
            Поди-ка, доберись!

26

Я вишен бешено взалкал!
Да вот беда: утес не мал,
    И нет наверх тропы.
Страдай и стой хоть сотню лет –
Уступов нет, карнизов нет
    Для пясти и стопы.
Лишь кое-где зацепки мне
    Видны для ног и рук…
Взлезать по эдакой стене? –
    Я, право, не паук.
        Промашка – и тяжко
            Тебя накажет Бог,
        Коль скоро опорой
            Надежной пренебрег.

27

Уныние, Угроза, Страх
Шипели: «Прочь, бродячий прах!
    Земная персть, назад!» –
«Ни с места! – рявкнул Пыл. – Ужель,
Возвышенную видя цель,
    Ты вспять метнуться рад?
Не втуне встарь сказал народ –
    Изрек наверняка:
“Фортуна храбрых упасет,
    А трусам – даст пинка”.
        Быть гордым и твердым!
            Не мешкать – и вперед!
        Отвага, ты – благо,
            И твой настал черед!

28

– Кто выше метит – бьет сильней,
И тот успешен, ей-же-ей,
    Кому себя не жаль!
Дерзающим гремит хвала,
Потомство вносит их дела
    В славнейшую скрижаль.
Коль сгинешь, то помчится весть:
    “Наперекор судьбе,
Утратив жизнь, умножил честь” –
    Напишут о тебе.
        И славу по праву
            Приобретешь навек –
        Бесстрашный, не зряшный,
            Достойный человек!

29

– Да, честь и слава стоят, верь,
Любых невзгод, любых потерь –
    И кончен всякий спор!»
В ответ Угроза: «Болтовня!
Тот губит доброго коня,
    Кто не жалеет шпор!
Где Пыл с Надеждою вдвоем
    Сойдутся – жди вреда;
А нынче, в случае твоем,
    Грядет не вред – беда.
        Отвага?.. Бедняга
            Отправился в полет –
        И вот он: измотан,
            Измучен, смерти ждет!

30

– И несмышленое дитя
Умнеет, коль, с огнем шутя,
    Однажды обожглось.
А ты, мой милый, позабыл,
Что Здравый Смысл и прыткий Пыл
    Обычно ходят врозь.
Ох, Пыл в атаку – знаешь сам,
    Но промолчать могу ль? –
Бросает рать, не дав бойцам
    Ни пороху, ни пуль.
        Видали медали
            С обеих мы сторон!
        И свойство геройства –
            Своим чинить урон.

31

– А Мудрость преподаст урок,
От коего – изрядный прок:
    Не жди, покуда гром
Ударит – но крести свой лоб
Заране и прилежно, чтоб
    Не каяться потом.
О, ради славы – что за страсть? –
    Разумно ли губить
Себя, мешая Мойрам прясть
    И в срок обрезать нить?
        Эх, слава-отрава…
            Да только жизнь – одна!
        В ней радость, и сладость,
            И ей не грош цена.

32

– Любая крайность – грех и срам:
Излишне горд бывает хам,
    Излишне добр – ханжа;
А ты, подобие мощей,
Ты алчешь тысячи вещей,
    От жадности дрожа!
За славой двинешься? Тогда
    Не соберешь костей…
Отведай Терна – без труда
    И дерзостных затей!
        Иль Терна притворно
            Принять не хочешь дар?
        Порой и помои
            Дают залить пожар!

33

– Ты утолил бы жажду враз –
Но ты же в гордости погряз,
    И вящих просишь мук!
О, ты в единоборстве лих;
Да только тронь десятерых –
    И враз тебе каюк.
За спесь достоин ты битья:
    Лишь вишен ты взалкал!
Но чашка служит для питья
    Не хуже, чем бокал.
        Синицу в десницу
            Приемли, не хуля!
        Желать ли, искать ли,
            Стрелять ли журавля?

34

– Отмерь семь раз – потом отрежь!
Надежда подводила прежь,
    И верить ей нельзя».
А Пыл в ответ: «Лишь робкий сброд
Охоч узнать: куда ведет
    Опасная стезя?
Ужель заслуженный почет
    Стяжает подлый трус?
Никчемно жизнь его течет –
    А трус не дует в ус!
        От страха из праха
            Восстанет: удирать! –
        Над стылой могилой
            Шагает вражья рать!

35

– Ты страждешь… Как осилить боль?
Ты чахнешь, мучишься… Доколь?
    Ты иссыхаешь – да?
Так ведай же: воспрянешь лишь
Когда отведаешь, вкусишь
    Желанного плода.
Не к Терну, к Вишне устремлен
    Твой помысел. Ты прав:
Лишь Вишней будешь исцелен,
    Лишь ею жив и здрав.
        Смятеньем, сомненьем
            Подпишешь приговор
        Себе же – понеже
            Ты очень скверно хвор.

36

– Коль ты изранен – плачь, не плачь,
А поскорее должен врач
    Использовать ланцет!
Поверь, бывало, и не раз:
Потерян день, упущен час –
    И глядь, надежды нет.
Гони тоску, отвергни лень,
    Будь горд, бесстрашен, яр!
Ведь сыплет искрами кремень,
    Коль испытал удар!
        Не медли! Не вред ли
            Чинишь ты сам себе,
        Бесцельно, бездельно
            Покорствуя судьбе?

37

– Вначале тяжек всякий труд;
Но рьяных тружеников ждут
    И отдых, и успех;
И, если цели ты достиг,
То не припомнишь ни на миг
    Ни тягот, ни помех.
И мы с Надеждою велим:
    Отринь сомненья! В путь!»
Рекла Угроза: «Внемлешь им?
    Но погоди чуть-чуть:
        Ведь оба до гроба
            Столь многих довели –
        Надежде и прежде
            Вверялись на земли…

38

– Обрящешь смерть, а не живот!
А береженых бережет,
    Как говорится, Бог».
Рекла Надежда: «Говорят,
Что храбрым даже черт не брат,
    И к смелым Бог не строг.
Мы от Уныния сердца
    Спасаем: я и Пыл.
А Страх доводит до конца –
    И сколь же трус уныл!
        Невежда! Надежда –
            Опора бытия.
        Живое мы двое
            Начало: Пыл и я.

39

– Без нашей помощи твой дух
Иссяк бы скоро, и потух;
    И ты б не преуспел
Ни в чем, поскольку ты простак:
Пугнули – сник; а это знак
    Того, что ты несмел.
На нас шипеть и клеветать
    Угрозе не впервой;
И Страх – бесчестный, подлый тать,
    Вступает с нами в бой.
        И в ссоре, в раздоре
            Мы с ними искони;
        А к людям пребудем
            Добрее, чем они.

40

– Они струят софизмов ток
Сладчайших – но итог жесток.
    Ты слышишь: “Будь умней,
Помедли, погоди, присядь
На камень…” А под камнем – глядь,
    Ютится злобный змей!
Промедлил – и жесток итог,
    Погибелен укус:
Угрозы истинной не смог
    Постичь ледащий трус.
        А Пылу под силу
            Вперед людей вести –
        Иначе к удаче
            Заказаны пути.

41

– А Меланхолия придет
Со свитой мелочных забот –
    Погибнешь, как ни кинь;
Берет она людей в тиски!
Твой Пыл угаснет от тоски,
    И подвигу – аминь.
Умрешь – и скажет из травы
    Могильная плита:
“Он жил, и опочил – увы,
    Не сделав ни черта…
        Алкавший, искавший
            Лишь тихого житья,
        Ледащий, пропащий…
            Что ж, Бог ему судья! ”

42

– Ты и под крышкой гробовой,
Такому вняв, подымешь вой
    От срама и стыда!
Не лги, тебе не все равно!
А коль на имени пятно,
    То имени – беда.
Спеши, покуда время есть,
    Взбирайся на утес,
Поставь достоинство и честь
    Превыше всех угроз!
        Немилым, постылым
            Считают испокон
        Слюнтяя, лентяя –
            А труса гонят вон».

43

И прозвучал Угрозы глас:
«Совет учтивый – не приказ,
    Ты сам себе глава…
Но, если сам себе не враг,
Цени превыше всяких благ
    Разумные слова.
Беспечен Пыл, поскольку млад,
    Его советы – блажь;
А вымыслы Надежды – яд.
    Попридержи кураж!
        И ведай: победой
            Не кончится подъем!
        Смолкаем, сникаем –
            И Страх, и я – вдвоем».

44

На время стих словесный шум.
Но тут явились Воля, Ум,
    И Навык – и вослед
Рассудок с Опытом: они
Подмога нам в любые дни,
    Бесценен их совет.
Велела Воля: «Хоть ползи –
    Но к Вишне! Только ввысь!
А Терна, пусть он и вблизи,
    Брезгливо берегись».
        Исправно, державно
            Судила – только зря:
        Минута – и люто
            Пошла другая пря.

45

Рассудок рек: «Ты горяча,
А тут рубить нельзя сплеча,
    Нужна оглядка здесь…
Но что за трое в стороне?
Спесивы были, мнится мне,
    Да с них слетела спесь». –
«Увы, – скривилась Воля: – ах!
    Ты с ними ль не знаком?
Уныние, Угроза, Страх! –
    Чесали языком
        И Терна упорно
            Хвалили терпкий плод:
        Вещали, трещали:
            “Отведай – боль минет!”

46

– Мерзавцы! Им противен риск.
Подъемлют визг и множат писк:
    “Мирская слава – дым…”
А в нас отвага бьет ключом,
И нам опасность нипочем,
    Коль вишен мы хотим!
Брезгливцы! Каждый – точно кот:
    Мочить не станет лап,
Но кем-то пойманную жрет
    Рыбешку – цап-царап!
        Взгляни же: поближе
            Немедля встали к нам
        Брезгливцы, паршивцы –
            Презревши стыд и срам!

47

– Лишь тот насытится, кто смел,
А кто несмел – тот фигу съел!
    Ишь! Вишен им? Шалишь!» –
«Ба! – молвил Опыт: – Похвальба…
Гремит победная труба,
    Да на поверку – шиш.
Ты не дели медвежьих шкур:
    Охота – впереди.
А яйца вряд ли учат кур,
    И хвастать – погоди.
        Хвастливых, кичливых
            Подуськивает бес
        Гордиться, надмиться
            Плетением словес».

48

Рассудок молвил: «Сей вопрос
Непрост, немало здесь угроз –
    Так пусть Угроза даст
Совет, пусть явится сюда
Опять – иначе, господа,
    Раздор наш будет част».
Воскликнул Пыл: «Угодно вам
    Внимать Угрозе? Пусть.
Но доводы подобных дам
    Я знаю наизусть.
        О Боже! Похоже,
            Опять услышим бред:
        Что слово – то снова
            Не прок, а вящий вред».

49

Но молвил Ум: «Пренебрегать
Угрозой? Пусть вернется вспять
    И снова держит речь!»
Угроза изрекла донос:
Мол, Пыл с Надеждой на утес,
    Погибели навстречь,
Беднягу завлекают – но
    Бедняга жив едва…
А Воля с ними заодно –
    Блажная голова.
         «Ужели на деле
            Поэт прочней кремня?
        Быть может, – но гложет
            Сомнение меня.

50

– И я рекла: “Повремени,
Грядут вожатые: они –
    Опора из опор”».
Взорвался Пыл: «Какая ложь!
Бесстыжих вымыслов не множь –
    Иным был разговор!
Твердила ты, что попугай,
    Два слова: “не моги”,
Да прибавляла: “убегай”!
    Нет, мы с тобой враги».
        Тут Воле, дотоле
            Примолкшей, стало все ж,
        Как видно, обидно,
            И слушать – невтерпеж.

51

«Где всякому даны права,
Она рекла, – звучат слова,
    Но дела – ни на грош!» –
Тогда съязвил Рассудок: «Да,
Ты без терпенья и труда
    Что хочешь перетрешь…
Взываешь ты, разинув рот:
    “Смелее! На скалу!”
Так офицер бойцам орет –
    И прячется в тылу.
        Смирись же, уймись же,
            Пусть Ум решает сам!
        Пора ведь оставить
            Сей спор, окончить гам».

52

Сказала Воля, осердясь,
Что все в нее бросают грязь,
    Что на нее ушат
Помоев льют… Рекла: «Синклит
Суров, и мне молчать велит –
    Но все клохтать спешат!
Труслив Рассудок, Опыт стар
    И выжил из ума;
Я трачу свой душевный жар
    Вотще и задарма!
        Короче, нет мочи
            Все время слышать “брось!”
        Коль сами с усами –
            Былая дружба врозь.

53

– Надежда, Пыл и я: втроем
Ужели мы не поведем
    Поэта за собой?
Да я бы справилась одна:
Ведь я, когда была война,
    Полки бросала в бой!»
И хмыкнул Ум: «Скажи, а сколь
    Бойцов пришло назад?
За правду извинить изволь:
    Ты не щадишь солдат.
        В атаку, на драку
            Войска ведет приказ –
        Да Опыт их ропот
            Внимал немало раз».

54

«Да… – Опыт рек. – А сей поэт?
На лире брал он, теша свет,
    За звуком дивный звук.
Но Воля ввысь его звала,
И подстрекнула взять крыла,
    Колчан и грозный лук.
И Волю нынче он клянет…
    Теперь – умри, но съешь
Целительный, заветный плод,
    Ненужным бывший прежь.
        Без Воли – его ли
            Подобная беда
        Гнела бы, гнала бы?
            Отвечу: никогда!

55

– Я, Опыт, был бок-о-бок с ним –
Я вездесущ, хотя незрим!
    Свидетельствую: зла
Немало сделала певцу
Ты, Воля – к жалкому концу
    Едва не привела.
Да, мне открыт любой рубеж,
    Известен всяк секрет…
Поэт! Печальный опыт свеж,
    Велик нежданный вред.
        Пусть Воля средь поля
            На битву гонит полк –
        Вседневно и гневно
            Бранить ее – мой долг.

56

– Я Опыт. Мой безмерен век.
И я вовеки не изрек
    Ни лжи, ни клеветы.
А Воля длит потоки лжи:
В ее предательстве, скажи,
    Не убедился ль ты?
Веленье Воли – западня,
    Всяк зов ее – каприз.
Изменнически ввысь маня,
    Уводит Воля вниз.
        И строит, и роет
            Ловушки всем и вся,
        Удары, и кары,
            И гибель в мир неся.

57

– Я заверяю, черт возьми:
Тебе довольно и восьми
    Советников, поэт!
А Волю и Унынье – прочь:
Иначе мы тебе помочь
    Не согласимся, нет.
Предвижу яростную брань:
    Мол, выгнали бедняг!
Но с ними рядом – дело дрянь,
    И с места – ни на шаг».
        И важно, протяжно
            Рассудок молвил: «Да,
        Не так ли?.. Иссякли
            Сомненья, господа».

58

Скривилась Воля: «Смех берет!
Мой Бог! Отправиться в полет –
    И не сорвать плода!»
Рассудок рек: «Он здрав и цел
Взлетел, и плод – заманчив, спел, –
    Не нужен был тогда.
Что ж? Не желал, покуда мог –
    Не мог, когда желал…
Целебен плод, и сладок сок
    Пунцовый, словно лал.
        Оттяжки, поблажки
            Не даст, увы, недуг;
        Раздоры да споры –
            А медлить недосуг».

59

И Навык молвил: «Прежний пыл
Уже утрачен – был да сплыл:
    Поэт понур, угрюм.
Но, если он желает жить, –
Воскреснет пыл, вернется прыть».
     «Пусть Опыт, – молвил Ум, –
Расскажет, что готовит рок
    Несчастному в удел».
Тот рек: «Я прошлых дел знаток,
    А не грядущих дел.
        Гадатель – предатель,
            Он измышляет чушь.
        Но голым глаголам
            Не верит истый муж».

60

Тут Воля вскинулась: «Не мни,
Что это муж – он вам сродни,
    О бесхребетный сброд!»
И рек Рассудок: «Но любой
Спешащий слепо за тобой,
    Не муж, а гнусный скот,
Иль хуже – бессердечный бес,
    И Бог к нему суров…
А ты, гляжу, чем дальше в лес,
    Тем больше рубишь дров.
        Всяк довод готов-от
            У Воли – пуст и гол!
        Смышленей, ученей
            Тебя – и мул, и вол».

61

Вскипела Воля: «Посмотри!
По виду – муж он, да внутри –
    Любых трусливей баб!»
Рассудок рек: «Протри глаза,
О попрыгунья-стрекоза…
    Иль разум твой ослаб?
Иль острый взор чуток притух?
    Тогда сказать берусь:
Он муж на слух и на понюх,
    На ощупь, и на вкус!
        Но шумно, бездумно,
            И бешено – что бык
        Иль кочет – не хочет
            Кидаться напрямик.

62

– Ты беспардонная свинья!
Ушаты вздора и вранья!
    Тебя умней овца!
И словеса твои – навоз.
Решила извести всерьез
    Несчастного певца?
Ты всем грехам на свете мать –
    И явно, и тайком.
Тебя не грех бы увенчать
    Дурацким колпаком.
        И длинных ослиных
            Достойна ты ушей.
        Смирись же, уймись же,
            И рот себе зашей.

63

– Ты всех стегала бы кнутом,
Чтоб всякий сделался скотом;
    Да человек – не мул,
Не вол, не лошадь, не ишак –
Не то бы злобной Воле всяк
    На верность присягнул!
И было так за веком век,
    И будет впредь, поверь,
Что мне – подвластен человек,
    Тебе – подвластен зверь.
        Ты, Воля-недоля,
            В почете испокон
        У диких, безликих,
            Безжалостных племен».

64

Тут Воля не сдержала слез,
Рыча, что разъяренный пес,
    И начала кричать:
«Не мул, не муж – тюфяк, мешок!
Ему ль подняться на вершок –
    Тем более, на пядь?
Коль воли собственной лишен –
    Вовек не будешь здрав!
И коль мужи трусливей жен –
    Тогда Рассудок прав!
        Стерпеть ли? И впредь ли
            Уняться? Как не так…
        Смириться, склониться?
            Скорее свистнет рак!

65

– И плотью хил, и духом нищ,
Не преуспеет жалкий хлыщ,
    Покуда Воля здесь!» –
«Не в бровь рекла, но прямо в глаз! –
Воскликнул Ум: – Оставь-ка нас,
    И охлади-ка спесь.
Тебе, летящей напролом,
    Неведома узда.
И днесь досталась поделом
    Тебе худая мзда.
        Ты склочна, порочна –
            Мы видим это въявь.
        И гнева, о дева,
            Немного поубавь.

66

Продолжил Ум: – Ступай во тьму,
Чтоб мы – по слову твоему –
    Сумели преуспеть.
Кто мнит: “Семь бед – один ответ”,
Сплетает сам себе во вред
    Погибельную сеть.
Задрав спесивый нос торчком,
    Он – прыг, и на Луне…
Ох, не хочу водить смычком
    По лопнувшей струне!
        Плутовку, чертовку
            Отделав под орех,
        Страдальца, скитальца
            Нам выслушать не грех».

67

И я услышал общий гам:
«О мученик, поведай нам:
    О чем ты возмечтал?»
И я ответил бы спроста –
Но все робел раскрыть уста,
    Возобновить скандал.
Я мелко трясся, точно тать
    При виде палача…
Но Воля ринулась бежать,
    Унынье волоча
        По травам-муравам,
            По кочкам, по камням –
        И боком, и скоком
            Средь выбоин и ям.

68

И молвил Опыт: «Вспомяни
Потоки злобной болтовни:
    Мол, Опыт стар и туп…
Но правду-истину реку:
Поверишь нынче старику –
    Не превратишься в труп!
Глаголет Воля (срам и смех!):
    Мол, наглость – благодать;
Совета, мол, просить у всех –
    Успеха не видать.
        Но Воля, глаголя
            Такую чепуху,
        Лишь сеет и веет
            Словесную труху.

69

– Пустой премудрости сосуд!
Поверишь Воле – не спасут
    Ни человек, ни Бог.
Унынье тоже нас на дно
Влачит – но с Волей заодно
    Со всех бежало ног.
Очнись, мой друг! Не устремляй
    Вослед им грустный взгляд:
Уныние не впустит в рай,
    А Воля – вгонит в ад.
        Двоих ли таких ли
            Вернул бы ты сюда?
        Лишь мучит – не учит
            Безмозглого беда!

70

– Ты жертва прихотей, причуд,
Согбен, измучен, хил и худ,
    И жаждою палим.
То своеволен, то уныл,
Добычей издавна ты был,
    Поживой тем двоим.
И лихорадку чем теперь
    Умеришь – знать хочу?
Что молвишь, постучавшись в дверь
    К искусному врачу?
        “Я стражду и жажду;
            Я изнурен и хмур…
        Велите ль, целитель,
            Испробовать микстур?”

71

– А Навык – Опытом учен.
Запомни: твой целитель – он,
    И знай: минует хворь!
Коль скоро на ухо не туг,
То внемли Опыту, мой друг,
    И с Навыком – не спорь».
Воскликнул Навык: «Без труда
    Любому пособлю,
Кто мне покорен – как суда
    Покорствуют рулю.
        От скорби не горби
            Слабеющей спины:
        Причины кручины
            Нам явственно видны.

72

– Мы – устранители помех!
Без нас нерадостен успех
    И тягостен итог.
За мной! Иначе – кончен бал;
Иначе – “мог, да не желал,
    А пожелав – не смог”…
Прогнать ли хворь? Унять ли боль?
    Реки! Решать пора».
И я ответил: «О, насколь
    Судьба ко мне добра!
        По чести, без лести
            Скажу: судьбе – хвала:
        Сюда ведь она ведь
            Подмогу призвала!

73

– Угроза, Страх, Унынье, Пыл,
Надежда, Воля – всякий был
    Заботлив невпопад:
Иной манил, иной шугал,
Иной хвалил, иной ругал –
    Ничто не шло на лад!
Где голова была, где хвост? –
    Советы шли вразрез
Друг другу – я ж, душою прост,
    Придал им равный вес.
        Судили, рядили –
            Да спор бесплодно смолк.
        Но с вами, с друзьями,
            Предвижу прок и толк.

74

– Турнир словесный проиграв,
Угроза свой смирила нрав
    И укротила прыть.
Но есть ли здравое зерно
В речах ее? – Лишь вам дано
    Сие определить.
И Страх, похоже, не мастак
    На ложь… Вершите суд!»
Рассудок рек: «Да будет так!
    Пусть оба подойдут.
        Мы властью, по счастью,
            Такой облечены:
        Раздоры да ссоры
            Судить со стороны.

75

– Коль сильный слабого поверг,
Коль Пыл с Надеждой взяли верх
    В неправедной борьбе,
То скверно! Заповедь вельмож:
Обид бессильному не множь –
    Заботься о рабе».
Я молвил: «Пыл – аристократ,
    Блистательный барон;
Они с Надеждою творят
    И прибыль, и урон…
        Не прибыль – погибель
            Сегодня мне сулил
        Толкавший, и гнавший,
            И понукавший Пыл».

76

И молвил Страх: «Но ты отнюдь
Не против, мыслю, был рискнуть…
    Велик ущерб, и част,
Когда, под гнетом горьких нужд,
Расчету хладному ты чужд
    И рисковать горазд.
Надежда свой словесный хлам
    Валила на меня:
Мол, Страх с Угрозою – ослам
    И ровня, и родня.
        Бранила, хулила
            И не щадила сил…
        И разве ты язве
            Хоть словом возразил?»

77

И молвил Опыт: «Вспомяни:
Пришли на зов Судьбы они –
    А вас не звал никто.
Эх, голос распри зол и дик…
Но попусту чесать язык –
    Лить воду в решето.
Раздор ваш был несправедлив;
    Ну что ж, – остыв чуть-чуть
И диспут несколько продлив,
    Отыщем нужный путь.
        Незванно, нежданно
            Явились вы – помочь?
        Ну что же, негоже
            Прогнать обоих прочь.

78

– Но… Если в спорах ждешь побед,
Нейди незваным на совет,
    Как некто молвил встарь.
Незваный гость – не ко двору,
А нищий на чужом пиру –
    Отверженная тварь!»
Надежда молвила: «Мерси…
    Подмога мчится вскачь…
Похоже – Господи спаси! –
    Что Навык – лучший врач?
        И знахарь, и пахарь,
            И на дуде игрец –
        И всяких инаких
            Достоинств образец?

79

– Реки, не опуская глаз:
Ужель он здесь полезней нас?
    Ответствуй! Докажи!»
И Опыт рек: «Остерегись!
Иначе – прочь, иначе – брысь,
    О матерь всякой лжи!
В башке Надежды нет царя,
    Куда умней коза…
И я, об этом говоря,
    Гляжу тебе в глаза!
        Ты розы и лозы
            Насадишь без числа…
        Да цвету – ох, нету!
            А гроздь – увы, кисла!

80

– Ух, языком болтать шустра!
Но тут – серьезная игра;
    Ты – дама, Навык – туз.
И, чтоб спасти людскую плоть,
Не языком стремись молоть –
    Со мной крепи союз!
Уйми несмысленный трезвон
    Хотя б на краткий срок!
Понур поэт – не поздно ль он
    Мой вызубрил урок?
        Мечтал он – считал он,
            Что королю он кум.
        Пинал он и гнал он
            Рассудок, Навык, Ум.

81

– Стократ солгавшая певцу,
Ты встань-ка с ним лицом к лицу
    Да вымолви: “прости…”
С тех пор, как Ева и Адам
К запретным подошли плодам,
    Прельщенье – не в чести!
А впрочем, что с тебя возьмешь?
    Прельщенье – твой закон.
Сулишь дукат, а платишь грош –
    От века, испокон –
        И баста! Сколь часто
            Никчемен твой обман –
        И жалок, и валок, –
            А всяк Надеждой пьян.

82

– Мой приблизительный подсчет:
Обобраны тобой пятьсот,
    А одарен – один!
А если я даю обет
Помочь – то жаловаться нет
    Ни у кого причин.
Я правду-истину реку
    И другу, и врагу,
И богачу, и бедняку –
    Я никогда не лгу.
        Я верный, примерный,
            Неустрашимый страж –
        Любезный, полезный!
            А ты – пустой мираж».

83

Надежда прыснула: «Ха-ха!
Опять несется чепуха,
    И снова молвят чушь.
Да, слаще я, хмельней вина!
Тебе же, старче, грош цена –
    И ломаный к тому ж.
Не разумея ни аза,
    Дерзнул отверзть уста!» –
«Тьфу! – плюнул Опыт: – Егоза,
    Бесстыдна и пуста!
        Мелькаешь, мерцаешь,
            Мерещишься вдали
        От цели – на мели
            Сажая корабли».

84

Надежда Опыту поклон
Отвесила – и был силен
    Ответ ее, и горд:
«Я – путеводная заря,
Что корабли через моря
    Ведет в родимый порт».
А Опыт молвил: «На закат
    Ведешь, иль на восток?
Маяк надежней во сто крат!
    А океан жесток:
        Не любит и губит
            Беспечных океан –
        И стонут, и тонут
            Матрос и капитан.

85

– Погибельный приходит час:
Надежды нет, и Пыл погас
    У моряка в груди».
Надежда молвила: «Пойми,
Беда с беспечными людьми!
    Сердиться погоди.
Моряк обязан бросить лот,
    И глянуть на компáс!
Ох, незаслуженно клянет
    Надежду лоботряс…
        Сколь дури! Сквозь бури
            Спешить невесть куда!
        Не диво, что живо
            Ко дну идут суда.

86

– Штурвалом вертишь наобум –
И – глядь: вода ворвется в трюм,
    И сгинет галеон».
А Опыт молвил: «Вас не звал
Сюда никто. Верти штурвал –
    И, вместе с Пылом, – вон!
А впрочем, нет! Мы вшестером
    Не справимся, увы.
Но только – молния и гром! –
    Не сносишь головы,
        Коль речи далече
            В продерзости зайдут…
        Надежда – невежда,
            А Пыл – прожженный плут».

87

И вспыхнул Пыл, позеленев
От злости: «О, бесцельный гнев,
    О, безрассудный глас!
Поэт стоит меж двух огней,
Решая: кто ему нужней?
    И, коль отвергнет нас,
То сыщет ли средь вас вождя,
    О, званные судьбой?
На бой опасливо бредя –
    Проигрывают бой!
        Дерзай же, взлезай же,
            Взбирайся на утес
        За вишней – не лишней,
            Коль болен ты всерьез.

88

– Но если сдрейфишь – не взыщи:
Иных друзей себе свищи,
    А мы тебе – враги.
О, Терном удовлетворясь,
Унизишься и рухнешь в грязь –
    Беги его, беги!»
Рекла Угроза: «Если Пыл
    Предвидит скорый крах,
То лучше б разом отступил». –
     «О да!» – хихикнул Страх.
        Они ли не мнили,
            Что сдаться мне велят?
        Мечтали – считали
            Пред осенью цыплят.

89

Но молвил Ум: «Закройте рты.
Вы – слуги мне: и ты, и ты.
    И мой приказ: молчать!»
А Опыт молвил: «Пыль и гниль
Пустые речи, прах и гиль.
    Молчания печать
Я положил бы на уста –
    Всяк ведает, кому…
Вы, Страх с Угрозой, не чета
    Рассудку и Уму.
        Язвящей, давящей
            Печалью и тоской
        Не вам ли – не срам ли? –
            Обязан род людской!»

90

Угроза смолкла, Страх поник.
А Пыл с Надеждой напрямик
    Пошли – к плечу плечо, –
Поскольку враг подался вспять:
Железо надобно ковать,
    Покуда горячо.
«Зачислены в невежды? Пусть! –
    Рекли они. – В плуты?
И пусть! Но помним наизусть
    Законы доброты.
        Незванно, нежданно
            Пришли мы – чтоб спасти…
        А смелым, умелым –
            Открыты все пути.

91

– Незваный гость – чума и бич.
Но мы пришли на дальний клич
    Взволнованной Любви,
Звучавший, как тревожный горн…
Поэт, не помышляй про Терн!
    Рискуй – и вишни рви!
А Опыт – царь и господин
    Вседневных дел и нужд,
Уныло дожил до седин,
    Поскольку риску чужд:
        Размыслить, расчислить
            И семь отмерить раз
        Велит он – хулит он
            И обличает нас.

92

– Все наши подвиги в архив
Он вносит, сам не совершив
    Никоих славных дел».
Тут Опыт рек: «Унять содом! –
Иль в списке вашем послужном
    Объявится пробел.
Эх вы, любители атак!
    А прок от них какой?
Зачнет за здравие дурак –
    Сведет за упокой!
        Что рьяный – что пьяный:
            Хмелел, пока не лег
        К забору, – а вору
            Достался кошелек.

93

– Добротным выглядит конец
Казóвый – но всучит купец
    Глупцу гнилую ткань».
А Пыл ответил: «Довод плох:
Сколь осмотрительных пройдох
    Приобретали дрянь!
Иной и стар, и хил, и хром,
    А не страшится в пляс
Пускаться! Бьет не всякий гром,
    А бьет – да не по нас!
        Удача – не кляча:
            Брыклива… Но пока
        Ты крепок и цепок,
            Не сбросит седока.

94

– Грядущих дел неведом ход.
Ступай вперед – но жди невзгод,
    И бед, и передряг!
Ведь без терзаний и тревог
Бесславен труд, и мал итог –
    И не приносит благ.
Быть может, крылья опалишь –
    Зато летишь на свет!..
А старец Опыт ценит лишь
    ёТриумфы прошлых лет.
        Дешевый, грошовый
            Предсказывая прок, –
        Он горек! Историк –
            Никчемнейший пророк».

95

И Опыт выдавил: «Вперед!..
Пусть добровольно изберет
    Вожатого поэт!»
Я рек: «Суждений глубина
В речах Рассудка мне слышна.
    Рассудок, дай совет».
Рассудок рек: «В себе самом
    Всезнанья не найдешь;
Подмога Навыка с Умом
    Потребуется тож».
        Спокойно, достойно
            Он рек – и молвил всяк:
         «Свершилось! Решилось!
            Постылый спор иссяк!»

96

Вселился в каждого кураж:
«Рассудок – самодержец наш,
    В решеньях мудр и быстр;
А Навык – смелый генерал;
А Ум – не мелок и не мал –
    Надежнейший министр!
О да! – продолжил дружный хор: –
    Поэт забудет боль,
Коль в этой драме всяк актер
    Сыграет честно роль.
        Ни рампы, ни лампы
            Не видим; ни кулис,
        Ни кресел – но весел
            И громок бенефис!»

97

«О, Навык, чуждый неудач! –
Рассудок рек: – О, чудный врач!
    О, светоч всех наук
Лечебных! О, слуга Любви!
Беднягу жжет огонь в крови –
    Сыщи источник мук.
А сыщешь – действуй! Приготовь
    Отвар целебных трав:
Уймется жар – и будет вновь
    И здрав поэт, и брав.
        Ворчи же, кричи же,
            Рычи на всех вокруг!
        Серьезен и грозен –
            Искореняй недуг.

98

– Причинно-следственную связь
Определив, пропишешь мазь,
    Припарку, порошок;
Спасителен подчас настой,
И утоляет боль простой
    Толченый корешок.
Бедняга хрупок и раним,
    А хворь – горчайший гнет.
Но мы причину устраним –
    И следствие минет.
        Микстуры, тинктуры
            Прибавят вмиг певцу
        Веселья! Дай зелья –
            И цвет вернешь лицу».

99

И Навык рек: «Любой бальзам
Никчемен здесь – ты знаешь сам.
    Бессилен всяк отвар,
Хоть за фиалом пей фиал!
Лишь сок вишневый – сладок, ал, –
    Лишь он прогонит жар.
К лицу не возвратится цвет,
    Каких ни пропиши
Целебных зелий – ибо нет
    Лекарства для души:
        Больная, стеная
            От жажды и тоски, –
        Она ли едва ли
            Не рвется на куски?»

100

Рассудок рек: «Тогда – вопрос:
Как взлезть на эдакий утес?»
    И молвил Навык: «Тут
Надежда нам помочь должна». –
«Лишь дурни супротив рожна, –
    Рекла Угроза, – прут!»
Вмешался Ум: «Лихая прыть –
    Предвестница конца:
Сорвешься – и не подстелить
    Соломки иль сенца.
        Немало бывало
            Погибельных затей.
        Искать ли, алкать ли
            Убийственных путей?»

101

И встал Рассудок, сделал жест
Призывный – всех поднявший с мест, –
    И молвил: «Цель близка!»
Серебряным взмахнул жезлом:
Добро вступало в бой со злом,
    Звало свои войска.
И всяк застыл, и всяк был нем;
    И не меняли поз
Покорных спорщики. Меж тем
    Рассудок произнес:
         «Похоже, вельможи,
            Что путь и прост, и прям.
        Судачить, чудачить
            Я долее не дам».

102

«О, честь Рассудку и хвала! –
Воскликнул Пыл: – Крута скала,
    Но ловок скалолаз!»
А Ум ответствовал: «Когда
Не ждешь беды – придет беда.
    Не нужно громких фраз!»
И Опыт молвил Пылу: «Эх!
    Куда спешишь, рысак?
Торопишься снискать успех –
    Попасть легко впросак.
        Помешкай! И решкой
            Монета, и орлом
        Ложится… Стремиться
            Не стоит напролом.

103

– Где был триумф, а где провал;
Тот погибал, тот ликовал…
    Постыла мне зело
Разноречивых мнений смесь!
Иль стой, поэт, иль смело взлезь
    На скальное чело!»
Рекла Надежда: «Только ввысь!»
    Рекла Угроза: «Брось!»
Воскликнул Навык: «Не ленись!»
    Рассудок рек: «Авось,
        Не рухнешь, не ухнешь –
            Мы все с тобой пойдем!
        Спешим же, свершим же
            Опаснейший подъем».

104

Но молвил Страх: «Бедняга плох».
Рекла Угроза: «Он иссох,
    Он тонок, точно прут;
Лишился он последних сил:
Боимся, чтоб не подкосил
    Его чрезмерный труд».
Рекла Надежда: «Я и Пыл
    Составим авангард,
А вы прикройте барду тыл –
    И не погибнет бард.
        Поверьте, от смерти
            Спасем – и не впервой! –
        Поэта: за это
            Ручаюсь головой».

105

Но дружно возразили Страх
С Угрозой: мол, увы и ах,
    Сей довод их смутил.
Согласен, мол, за сатаной
Пойти горячечный больной –
    Соображеньем хил.
Мол, Пыл с Надеждой хороши:
    За ковом строят ков,
И для доверчивой души
    Наставили силков!
        У них ли, таких ли
            Возникла нынче, мол,
        Охота кого-то
            Спасти от лютых зол?

106

«А мы, – рекли они вдвоем, –
О благе думаем твоем,
    И одного хотим:
О Вишне мыслить прекратив,
Останься хвор, уныл – но жив,
    И цел, и невредим!»
Во гневе Пыл воскликнул: «Тпру!
    Глаголы ваши – яд!
В свидетели тому беру
    Всех фавнов и наяд!»
        Не в шутку Рассудку
            Обрыдли шум, и гам
        И гомон – жезлом он
            Взмахнул и гаркнул: «Срам!

107

– Коль вы желаете добра
Поэту, прекратить пора
    Несмысленную брань!
Сердито сетовать не след
На то, что, дескать, глуп сосед –
    Пойди, в зерцало глянь!»
Рекла Угроза: «Что ж, ты прав,
    Рыкая аки лев.
Задиристый смиряю нрав,
    Свой гнев преодолев.
        Пора ведь избавить
            Беднягу от скорбей.
        Но худо!.. Лишь чудо
            Поможет, хоть убей».

108

Надежда отвечала: «Речь
Разумна. Мы тебе навстречь
    Спешим – конец вражде!
Пустая прекратилась пря.
Воспряв, и духом воспаря,
    Пройдем теперь везде.
Но высока и далека,
    И неприступна цель.
А мы страдальцу вожака
    Не выбрали досель!
        Не враз ли погасли
            В певце задор и мощь?
        Понур он, и хмур он,
            И слаб, и хил, и тощ».

109

Рассудок молвил: «Ты не в бровь
Рекла, но в глаз… Глаголю вновь:
    Потребен поводырь.
Надежда, ты – свершений мать;
Но мысли должно простирать
    Не токмо ввысь, но вширь:
Предмет сомнений и забот –
    Заречная скала!
Надежда ли стремнину вод
    В мечтах переплыла?
        Здесь токи жестоки,
            И широка река
        Отменно – и пенна,
            И, мыслю, глубока.

110

– Рискнуть мы были бы вольны.
Вон, волны бьют о валуны:
    Там, видимо, порог –
Возможно, брод… Увы, нельзя
По валунам брести, скользя:
    Погибнем – видит Бог.
Ступать ли по теченью, вниз?
    Увы, самообман:
Там воды пуще разлились,
    Впадая в океан.
        Теряюсь, терзаюсь –
            Пора замкнуть уста…
        Ужели ни мели
            Не сыщем, ни моста?»

111

«Постой! – воскликнул Ум: – Коса
Видна чуть выше: полоса
    Намытого песка!
И там – отселе вижу я! –
Неспешна светлая струя…
    Рассудок, цель близка!
Там не бурлит водоворот,
    Не пенится волна.
Клянусь: там есть надежный брод –
    Неглубоко до дна!
        Скорее, быстрее,
            Живее, господа
        И дамы! Туда мы
            Направимся, туда!

112

«И впрямь! – воскликнул Опыт. – Впредь
Отважнее вокруг смотреть
    Рассудку надлежит».
Опаска правит часто им…»
Рассудок рек: «Мы всё стоим,
    А время всё бежит!
Ну что ж! Быть Опыту с Умом
    Разведчиками там,
Где Навык, бард и я втроем
    Пойдем по их пятам.
        А прочим охочим
            До приключений – нет
        Запрета на это:
            Ступайте нам вослед».

113

Рассудок рек – и было так.
И весь отряд лихих вояк
    Форсировал реку.
И ветер дунул вдруг! И вот –
Сорвался, покатился плод
    Вишневый по песку!
Утес был крут, весьма высок,
    И взлезть не стало б сил…
А все-таки вишневый сок
    Поэта воскресил!
        От Бога подмога
            Нежданная пришла:
        Сей вишней Всевышний
            Расторг оковы зла.

114

Хвала Всевышнему! Господь
Помог, дозволил обороть
    Погибельный недуг.
Хвала Творцу! Во всяки дни
Спаси меня и сохрани,
    Создатель мой и друг.
О Боже! Всяк народ земной
    Тебе вручил сердца.
Молись, читатель мой, со мной
    И прославляй Творца
        Душевно, вседневно –
            И в праведном пылу
        Сердечно и вечно
            Глаголь Ему хвалу.

© Перевод Сергея Александровского
Сергей Александровский - русский поэт и переводчик.
Все переводы Сергея Александровского

Поддержать сайт