Перси Биши Шелли (Percy Bysshe Shelley)

Горесть

Слава богу! Прочь унынье!
В полуночной темной сини
Озаренная луной
Бесприютная княгиня
Горесть - снова ты со мной.

Слава богу! Прочь унынье!
Горесть, скорбная княгиня,
Наши помыслы близки,
И печаль моя отныне -
Только тень твоей тоски.

Горесть! Как сестру и брата
Нас оставили когда-то,
Бросили в пустынный дом.
Годы сгинут без возврата,
Мы останемся вдвоем.

Так на нас бросали жребий,
Так за нас решали в небе,
Но когда б Любовь взялась
Жить на Горя черством хлебе -
Так и звали б нашу связь!

Прочь унынье... Сядем рядом,
Обводя влюбленным взглядом
Речку, рощу, сонный луг.
Чу! Кузнечик... птица... - Адом
Не зови земли, мой друг.

Как привольно-величавы
Эти рощи! Эти травы
Как раздольно зелены!
Только мы - о боже правый -
Неизменно холодны.

Неизменно? - Нет, едва ли:
Наши взоры заблистали,
Шепчешь, вздрагиваешь, ждешь.
Горесть нежная! Печали
Нашей прежней - не вернешь.

Поцелуй... О нет! - иного
Жду лобзанья! Снова! Снова!
Поцелуи мертвеца
Жарче этих. Сбрось оковы!
Стань живою до конца!

Горесть! Горесть! Друг мой милый!
На краю сырой могилы
Чувство нечего скрывать.
Спит уныло мир постылый...
Горесть, хватит горевать!

Пусть сердца - в одно срастутся,
Тени пусть - в одну сольются,
И, когда настанет миг,
Пусть над нами раздаются
Вешний шум и птичий крик!

И уснем... уснем, как будто
Мы не знали тайной смуты.
Мы уснем с тобой вдвоем.
Стряхнув земные путы,
Сном забвенья мы уснем.

Смейся ж, горести не зная!
Смейся, горесть неземная,
Над тенями, над людьми!
Тучей звезды застилая,
Крылья, горесть, распрями!

Люди, как марионетки,
Скачут в пошлой оперетке
Без надежды на успех.
Горесть! Бросим им объедки
Наших дум - пусть смолкнет смех!

                    Перевод В. Топорова

К Беде

Приходи ко мне, Беда,
В тень одетая всегда:
Нареченная печаль,
Ты безгласно смотришь вдаль.
Мне тебя всем сердцем жаль.

Пусть кажусь унылым я,
Будь со мной, любовь моя.
Я счастливее, чем ты,
О, созданье красоты,
Скорбно-царственной мечты.

Мы вдвоем, как брат с сестрой,
Раньше были уж с тобой,
Мы с тобой не в первый раз,
И опять настанет час,
На года скует он нас.

Темный рок — служить Судьбе,
Все ж его возьмем себе;
Есть любовь, хоть умер май,
Я люблю, и ты ласкай,
Ад сердечный будет Рай.

В свежих травах, милый друг.
Ляг на выкошенный луг.
Чу! Кузнечик нам поет,
В мире скорби и забот,
Он лишь молод каждый год.

Ива будет наш альков,
Грудь твоя — приют для снов,
Каждый звук и аромат
Убаюкает наш взгляд, —
Спите крепко, тени спят.

Бьется, чувство затая,
Кровь холодная твоя.
Грудь твоя огнем горит,
Взор о страсти говорит, —
Что же мой с твоим не слит?

О, целуй! — Но в забытьи
Губы холодны твои:
Ты в любви своей нежна,
Но бледна и холодна,
Мертвой льдяности полна.

Нам глубоко под землей
Ложе брачное с тобой:
В тишине уютно там,
Сумрак склепом будет нам,
Брачным ложем сладким снам.

Льни, пока не будем мы
Тень одна единой тьмы;
Пусть наш дух борьбой смущен,
Льни, пока не внидет он
В непробудный вечный сон.

Он шепнет, пока мы спим,
Что, скорбя, не мы скорбим;
Как Восторгу иногда
Снится горькая Беда,
Пусть он снится нам всегда.

Посмеемся, Грусть моя,
Привиденьям бытия,
Беглым призракам и сну,
Как собаки в тишину
Воют, лают на луну.

Весь обширный мир, Сестра,
Кукол жалкая игра;
Вот их нет, и мгла кругом,
В мире, где с тобой вдвоем
Мы во мнимости живем.

Перевод К.Д. Бальмонта

Invocation To Misery

I.

Come, be happy!—sit near me,
Shadow-vested Misery:
Coy, unwilling, silent bride,
Mourning in thy robe of pride,
Desolation—deified!

II.

Come, be happy!—sit near me:
Sad as I may seem to thee,
I am happier far than thou,
Lady, whose imperial brow
Is endiademed with woe.

III.

Misery! we have known each other,
Like a sister and a brother
Living in the same lone home,
Many years—we must live some
Hours or ages yet to come.

IV.

’Tis an evil lot, and yet
Let us make the best of it;
If love can live when pleasure dies,
We two will love, till in our eyes
This heart’s Hell seem Paradise.

V.

Come, be happy!—lie thee down
On the fresh grass newly mown,
Where the Grasshopper doth sing
Merrily—one joyous thing
In a world of sorrowing!

VI.

There our tent shall be the willow,
And mine arm shall be thy pillow;
Sounds and odours, sorrowful
Because they once were sweet, shall lull
Us to slumber, deep and dull.

VII.

Ha! thy frozen pulses flutter
With a love thou darest not utter.
Thou art murmuring—thou art weeping—
Is thine icy bosom leaping
While my burning heart lies sleeping?

VIII.

Kiss me;—oh! thy lips are cold:
Round my neck thine arms enfold—
They are soft, but chill and dead;
And thy tears upon my head
Burn like points of frozen lead.

IX.

Hasten to the bridal bed—
Underneath the grave ’tis spread:
In darkness may our love be hid,
Oblivion be our coverlid—
We may rest, and none forbid.

X.

Clasp me till our hearts be grown
Like two shadows into one;
Till this dreadful transport may
Like a vapour fade away,
In the sleep that lasts alway.

XI.

We may dream, in that long sleep,
That we are not those who weep;
E’en as Pleasure dreams of thee,
Life-deserting Misery,
Thou mayst dream of her with me.

XII.

Let us laugh, and make our mirth,
At the shadows of the earth,
As dogs bay the moonlight clouds,
Which, like spectres wrapped in shrouds,
Pass o’er night in multitudes.

XIII.

All the wide world, beside us,
Show like multitudinous
Puppets passing from a scene;
What but mockery can they mean,
Where I am—where thou hast been? 

Поддержать сайт