Альфред Эдвард Хаусман (Хаусмен) (Alfred Edward Housman)

Последние стихи. 9. Каштан роняет факелы

Каштан роняет факелы, развеян 
Цветов боярышника аромат. 
Дверь хлопает, свет ливнями рассеян. 
Май на исходе; дай мне кружку, брат. 
 
Весна конец наш скорбный приближает,
И превращает жизнь в ненужный хлам.
Утешит ли грядущий год? - кто знает,
Но двадцать три уже не будет нам.
 
Мы далеко не первые, наверно, 
От бурь житейских прячемся в трактир,
Хороним планы, проклинаем скверну -
И подлеца, что сотворил наш мир.
 
Несправедливо грубым произволом 
У обреченных радость отнимать.
Чужие мы на празднике веселом,
И глупой смерти мы несем печать.
 
Несправедливо; но налей мне снова. 
Не принцами мы родились на свет. 
Судьба людская к нам с тобой сурова:
Хотим Луну - к ней сил добраться нет. 
 
Сегодня собрались над нами тучи, 
А завтра унесутся прочь дожди. 
Чужая плоть сожмется в боли жгучей, 
Скорбеть душа начнет в другой груди. 
 
Не знает гордый прах иной юдоли - 
А вечность пострашней любых цепей. 
Но, друг мой, нам ли покоряться боли? 
Взвали на плечи небо, эль допей.

Перевод Аллы Хананашвили


Каштан бросает факелы; ветра
С терновника рвут за цветком - цветок;
В незрячих окнах - ливень до утра.
Дай кружку, милый; маю вышел срок.

Прожитых весен убывает счет -
Стал на одну скуднее наш запас;
Погожим май вернется через год,
Но - двадцать пятый год пойдет для нас.

Нет, мы не первые в тавернах пьем,
Пока все то, чем дорожат сердца,
Швыряет в бездну буря, - и клянем
Мир - и тупую злость его творца.

Верховное тиранство бытия -
Нас обморочить суетой сует
И обобрать, покуда ты и я
Вслепую ковыляем на тот свет.
 
Пускай тиранство; дай мне кружку, друг -
Мы не царями родились на свет -
Удел наш - тот же, что у всех вокруг:
О чуде молим, но ответа - нет.

Сегодня в небе нависает мрак,
А завтра - туча минет стороной;
Плоть облечет уже не наш костяк,
И мыкаться душе - в груди иной.

Терзать наш чванный и гневливый прах -
Бессрочной вечности слепая цель;
То внове ль нам? - снесем и боль, и страх.
Взвали на плечи мир - и пей свой эль.
 
Перевод Светланы Лихачевой


Каштан роняет свечи, и цветы
Боярышника по ветру летят…
То дождь хлестнет в окно из темноты,
То хлопнет дверь; придвинь мне кружку, брат.
 
Не так уж много вёсен нам дано,
Чтоб этот май теперь у нас отнять;
Год минет, и весна вернется, но -
Увы, уже нам будет двадцать пять.
 
Нет, мы не первые, как ни считай,
Сидим и пьем, кляня судьбу свою,
И дождь, и холод… Что за негодяй
Нам вместо жизни подложил свинью!
 
Там, наверху, - разбойник или тать?
Бесстыдство, кто бы ни был он таков,
Последних утешений нас лишать,
Отправленных за смертью дураков.
 
Бесстыдство… но подвинь еще одну
Мне кружку, брат; ведь мы не короли,
А требуем - достаньте нам луну,
И каждый думает - он пуп земли.
 
Сейчас нас гром в дугу грозит согнуть,
И кажется - невзгод не обороть;
Но завтра боль войдет в другую грудь,
В другую душу и в другую плоть.
 
Мы вечностью на скорбь осуждены,
А вечности все в мире нипочем.
Терпите, праха гордые сыны.
Пей, брат, и небо подпирай плечом.
 
Перевод Григория Кружкова  


Ветер треплет боярышник, прочь лепестки обрывая,
Пирамиды цветные роняет на землю каштан.
Громко хлопают двери. Все ближе прощание с маем.
Окна слепы от ливня. И я наполняю стакан.

Вот и эту весну мы теряем навеки. И в мире
Смертный жребий нам выпал. Другая весна расцветет,
Лишь когда нам с тобою исполнится двадцать четыре.
Пусть прекраснее будет. Но прежней никто не найдет.

И не только у нас беспощадная буря, наверно,
Погубила мечты, унеся их с собой в пустоту.
И другие кощунством своим потрясали таверны,
Проклиная создавшего смертной земли красоту.

Да и вправду, кто скажет, что к нам небеса справедливы,
Обманув. Дав надежду, чтоб после на смерть нас обречь,
Тем испортив веселье. И мы, поначалу счастливы,
В путь бесцельный ушли, чтобы в землю когда-нибудь лечь.

Справедливости нет в том еще, что и трон королевский
Не дарован ни мне, ни тебе. Наливай же полней!
Мы хотели луну. Не досталась. Но спорить нам не с кем.
Мы с тобою лишь люди. Луна? - Позабудем о ней.

Эти грозные тучи сегодня над нами нависли.
Завтра прочь улетят. Много дел им других впереди.
Плоть живую на новых костях посетят эти мысли,
Снова плакать душе, но уже в незнакомой груди.

Все страдания нашего гордого, гневного праха
Не прейдут. Они вечны, как мир. Ведь досель
Ты их вытерпеть мог. А раз можешь, ты должен. Без страха
Плечи в небо сильнее упри. И глотай этот эль.

Перевод Алексея Кокотова

Last Poems. 9. The Chestnut Casts His Flambeaux

The chestnut casts his flambeaux, and the flowers
        Stream from the hawthorn on the wind away,
The doors clap to, the pane is blind with showers.
        Pass me the can, lad; there’s an end of May.

There’s one spoilt spring to scant our mortal lot,
        One season ruined of our little store.
May will be fine next year as like as not:
        Oh ay, but then we shall be twenty-four.

We for a certainty are not the first
        Have sat in taverns while the tempest hurled
Their hopeful plans to emptiness, and cursed
        Whatever brute and blackguard made the world.

It is in truth iniquity on high
        To cheat our sentenced souls of aught they crave,
And mar the merriment as you and I
        Fare on our long fool’s-errand to the grave.

Iniquity it is; but pass the can.
        My lad, no pair of kings our mothers bore;
Our only portion is the estate of man:
        We want the moon, but we shall get no more.

If here to-day the cloud of thunder lours
        To-morrow it will hie on far behests;
The flesh will grieve on other bones than ours
        Soon, and the soul will mourn in other breasts.

The troubles of our proud and angry dust
        Are from eternity, and shall not fail.
Bear them we can, and if we can we must.
        Shoulder the sky, my lad, and drink your ale.

Поддержать сайт