Роберт Бернс (Robert Burns)

К срезанной плугом маргаритке

Цветок смиренный полевой!
Не в добрый час ты встречен мной:
Как вел я плуг, твой стебелек
Был на пути.
Краса долины! я не мог
Тебя спасти.
                       
Не будешь пташки ты живой,
Своей соседки молодой,
Поуру, только дрогнет тень,
В росе качать,
Когда она румяный день
Летит встречать.
                       
Был ветер северный жесток,
Когда впервые твой росток
Родную почву пробивал;
В налете гроз
Ты почку раннюю склонял,
Под бурей взрос.
                       
От непогод цветам садов
Защитой стены, тень дерёв.
Случайной кочкой был храним
Твой стебелек;
В нагих полях ты взрос незрим
И одинок.
                       
Ты скромно в зелени мелькал
Головкой снежною; ты ждал
Привета солнышка — и вдруг
Во цвете сил
Тебя настиг мой острый плуг —
И погубил.
                       
Таков удел цветка села —
Невинной девушки: светла
Душой доверчивой, живет
Не чуя бед;
Но злоба срежет и сомнет
Прекрасный цвет.
                       
Таков удел певца полей:
Среди обманчивых зыбей
По морю жизни он ведет
Свой хрупкий челн,
Пока под бурей не падет
Добычей волн.

Таков удел в борьбе с нуждой
Всех добрых: гордостью людской
И злом на смерть осуждены,
Они несут —
Одних небес не лишены —
Кровавый труд.

Над маргариткой плачу я…
Но это доля и моя!
Плуг смерти надо мной пройдет
И в цвете лет
Меня подрежет — и затрет
Мой слабый след.

перевод М. Л. Михайлова

To a Mountain Daisy, On Turning One Down With The Plough, In April, 1786

    Wee, modest, crimson-tipped flower,
    Thou's met me in an evil hour;
    For I maun crush amang the stoure
          Thy slender stem:
    To spare thee now is past my power,
          Thou bonny gem.

    Alas! it's no thy neebor sweet,
    The bonny lark, companion meet,
    Bending thee 'mang the dewy weet,
          Wi' speckled breast,
    When upward-springing, blithe, to greet
          The purpling east!

    Cauld blew the bitter biting north
    Upon thy early, humble birth;
    Yet cheerfully thou glinted forth
          Amid the storm,
    Scarce reared above the parent earth
          Thy tender form.

    The flaunting flowers our gardens yield,
    High sheltering woods and wa's maun shield,
    But thou, beneath the random bield
          O' clod or stane,
    Adorns the histie stibble-field,
          Unseen, alane.

    There, in thy scanty mantle clad,
    Thy snawie bosom sunward spread,
    Thou lifts thy unassuming head
          In humble guise;
    But now the share uptears thy bed,
          And low thou lies!

    Such is the fate of artless maid,
    Sweet floweret of the rural shade!
    By love's simplicity betrayed,
          And guileless trust,
    Till she, like thee, all soiled, is laid
          Low i' the dust.

    Such is the fate of simple bard,
    On life's rough ocean luckless starr'd!
    Unskilful he to note the card
          Of prudent lore,
    Till billows rage, and gales blow hard,
          And whelm him o'er!

    Such fate to suffering worth is given,
    Who long with wants and woes has striven,
    By human pride or cunning driven
          To misery's brink,
    Till wrenched of every stay but Heaven,
          He, ruined, sink!

    Even thou who mourn'st the Daisy's fate,
    That fate is thine--no distant date;
    Stern Ruin's plowshare drives, elate,
          Full on thy bloom,
    Till crushed beneath the furrow's weight
          Shall be thy doom.

Поддержать сайт