Роберт Уильям Сервис (Robert William Service)

Госпожа Маркиза

Сказал Онгрей де ла Грасьер отцу-аристократу: 
«Я взять жену хочу, mon Père». «Чью, друг мой?» – хитровато
Онгрею подмигнул отец. А тот в ответ – сердито:
«Хочу жениться, наконец. Ведь я – не волокита».
Сказал маркиз: «Какой сюрприз! – (А на губах – усмешка). –
Ты молод, сын, живи один. К чему такая спешка?»
«Чего мне ждать? Кого мне ждать? Мне двадцать уж четыре,
И, зрелый муж, нашёл, к тому ж, любовь я в этом мире.
Она живёт в моей крови, в моей душе и речи.
Ещё сто лет я проживи, прекраснее – не встречу».
«Она, надеюсь, не бедна, – вы стоите друг друга?
Ещё один вопрос, мой сын, – из нашего ли круга?»
«Моё земное божество всем отвечает мерам:
Ведь это – Мирабель дю Во, что ровня нам, Грасьерам». 

Но отчего же задрожал родитель? Отчего же
Он вдруг неровно задышал и прошептал: «О, Боже!»
Вестям не рад аристократ, в слезах его ресницы.
«Мой сын Онгрей, тебе на ней никак нельзя жениться!»
«Но что случилось, не пойму? – раздался крик Онгрея. –
На ней – нельзя? Но почему? Скажи, скажи скорее!»
«Я уважаемый отец, – он слышит, – в то же время 
Я блудный грешник, я подлец, – какое это бремя!»
Онгрей: «Отец, к чему «подлец» ты говоришь с тоскою?
Ну, отвечай, не удручай словесною лузгою!»
«В ряду невест на этой крест тебе придётся ставить:
Дружила мать её с твоей, Онгрей, – но неспроста ведь
С подругой матери твоей, Онгрей, и сам однажды
Весной под молодой сосной я, преисполнен жажды,
Испил до дна… Да и она… Иллюзий я не строю:
Ведь и глупцу идти к венцу никак нельзя… с сестрою!» 

Страдая от сердечных ран, Онгрей решил забыться.
Гонял в полях соседних стран он зайца и лисицу.
Забыл любовь, вернулся вновь в поместье родовое,
Но как-то вновь его любовь задела за живое,
И вновь к отцу явился он с уже знакомой песней:
«Благослови! Я в ту влюблён, которой нет чудесней!
Умна, знатна, не холодна прекраснейшая дева.
Ах, полусерафим она и полукоролева!»
«Не возражаю! Двадцать семь, – тебе пора жениться.
Однако, свет пролей на темь: а кто сия девица?»
«Мне эту сказочную быль описывать не надо:
Она – Раймонда де ла Виль, ты знал её сызмлада!» 

Вздохнул маркиз и, как девиз, маркиз промолвил снова:
«Нельзя никак». – «Но как же так?» – «Прости отца родного!
Я на колени стану в пыль, – прости сей грех отцу ты, –
И всё ж Раймонду де ла Виль не поведёшь к венцу ты!»
И сын, не поднимая глаз от горя, от кручины,
Спросил: «Какие в этот раз ты назовёшь причины?»
Маркиз в ответ: «Я говорил, и повторяю снова: 
Когда-то в юности я был ужасный Казанова.
Немало миль за де ла Виль я, сын, проволочился,
И под итог я страсть зажёг, и общий грех случился.
Мне дней счастливых не забыть и не вернуть обратно…
Тебе с Раймондою не быть: отец я ей. Понятно?» 

И молодой, убит бедой, уединился в спальной, 
И боль унять явилась мать, утешить в миг печальный.
Вошла она, вошла, бледна, матроною бесстрастной.
Царили в облике её черты зимы всевластной,
И седина её волос была, что облак снежный,
И вдруг: – «Малыш, – нарушив тишь, раздался голос нежный, –
В твоих глазах я вижу страх и беспокойный пламень.
Доверься мне наедине: мы сдвинем тяжкий камень».
«Я рассказал бы всё, как есть, но это невозможно:
Ведь я тогда чужую честь порушу безнадёжно».
«А ты рискни да расскажи, мой мальчик, мой упрямый.
Ну с кем же камень свой с души ты сдвинешь, как не с мамой?»
 

И начал он повествовать, сбиваясь то и дело…
И рядом с ним седая мать бесстрастная сидела.
Он ей о Мирабель дю Во поведал сквозь рыданья,
И как Раймонде де ла Виль сказал он «до свиданья».
Другая б слушала, дрожа, и молвила б хоть слово,
А тут сидела госпожа надменно и сурово.
«Найти невесту мне невмочь, душа заране тужит:
Mon Père очередную дочь в невесте обнаружит!» –
Закончил он. –  И встала мать, сказав: «Пустая рана!
Cвидетель Бог, ты свой итог подводишь слишком рано.
Своей судьбе ты – господин. На этой же неделе
Женись, на ком захочешь, сын: женись на Мирабели,
Веди Раймонду под венец, – мне лично безразлично, –
Ведь твой отец – не твой отец. Ты понял? И отлично!» 

© Перевод Евг. Фельдмана
12-15.11.2006 
Все переводы Евгения Фельдмана

Madam La Maquise

Said Hongray de la Glaciere unto his proud Papa:
"I want to take a wife mon Père," The Marquis laughed: "Ha! Ha!
And whose, my son?" he slyly said; but Hongray with a frown
Cried, "Fi! Papa, I mean - to wed, I want to settle down."
The Marquis de la Glaciere responded with a smile;
"You're young my boy; I much prefer that you should wait awhile."
But Hongray sighed: "I cannot wait, for I am twenty-four;
And I have met my blessed fate: I worship and adore.
Such beauty, grace and charm has she, I'm sure you will approve,
For if I live a century none other can I love."
"I have no doubt," the Marquis shrugged, "that she's a proper pet;
But has she got a decent dot, and is she of our set?"
"Her dot," said Hongray, "will suffice; her family you know.
The girl with whom I fain would splice is Mirabelle du Veau."

What made the Marquis start and stare, and clutch his perfumed beard?
Why did he stagger to a chair and murmur: "As I feared?"
Dilated were his eyes with dread, and in a voice of woe
He wailed: "My son, you cannot wed with Mirabelle du Veau."
"Why not? my Parent," Hongray cried. "Her name's without a slur.
Why should you look so horrified that I should wed with her?"
The Marquis groaned: "Unhappy lad! Forget her if you can,
And see in your respected Dad a miserable man."
"What id the matter? I repeat," said Hongray growing hot.
"She's witty, pretty, rich and sweet... Then- mille diables!- what?"
The Marquis moaned: "Alas! that I your dreams of bliss should banish;
It happened in the days gone-by, when I was Don Juanish.
Her mother was your mother's friend, and we were much together.
Ah well! You know how such things end. (I blame it on the weather.)
We had a very sultry spell. One day, mon Dieu! I kissed her.
My son, you can't wed Mirabelle. She is... she is your sister."

So broken-hearted Hongray went and roamed the world around,
Till hunting in the Occident forgetfulness he found.
Then quite recovered, he returned to the paternal nest,
Until one day, with brow that burned, the Marquis he addresses:
"Felicitate me, Father mine; my brain s in a whirl;
For I have found the mate divine, the one, the perfect girl.
She's healthy, wealthy, witching, wise, with loveliness serene.
And Proud am I to win a prize, half angel and half queen."
"'Tis time to wed," the Marquis said, "You must be twenty-seven.
But who is she whose lot may be to make your life a heaven?"
"A friend of childhood," Hongray cried. "For whom regard you feel.
The maid I fain would be my bride is Raymonde de la Veal."

The Marquis de la Glaciere collapsed upon the floor,
And all the words he uttered were: "Forgive me, I implore.
My sins are heavy on my head. Profound remorse I feel.
My son, you simply cannot wed with Raymonde de la Veal."
Then Hongray spoke voice that broke, and corrugated brow:
"Inform me, Sir, why you demur. What is the matter now?"
The Marquis wailed: "My wicked youth! Ah! how it gives me pain.
But let me tell the awful truth, my agony explain...
A cursed Casanova I; a finished flirt her mother;
And so alas! it came to pass we fell for one another:
Our lives were blent in bliss and joy, The sequel you may gather:
You cannot wed Raymonde, my boy, because I am...her father."

Again sore-stricken Hongray fled, and sought his grief to smother,
And as he writhed upon his bed to him there came his Mother.
The Marquise de la Glaciere was snowy-haired and frigid.
Her wintry featured chiselled were, her manner stiff and rigid.
The pride of race was in her face, her bearing high and stately,
And sinking down by Hongray's side she spoke to him sedately:
"What ails you so, my precious child? What throngs of sorrow smite you?
Why are your eyes so wet and wild? Come tell me, I invite you."
"Ah! if I told you, Mother dear," said Hongray with a shiver,
"Another's honour would, I fear, be in the soup forever."
"Nay trust," she begged, "My only boy, the fond Mama who bore you.
Perhaps I may, your grief alloy. Please tell me, I implore you."

And so his story Hngray told, in accents choked and muffled.
The Marquise listened calm and cold, her visage quite unruffled.
He told of Mirabelle du Veau, his agony revealing.
For Raymonde de la Veal his woe was quite beyond concealing.
And still she sat without a word, her look so high and haughty,

You'd ne'er have thought it was her lord who had behaved so naughty.
Then Hongray finished up: "For life my hopes are doomed to slaughter;
For if I choose another wife, she's sure to be his daughter."
The Marquise rose. "Cheer up," said she, "the last word is not spoken.
A Mother cannot sit and see her boy's heart rudely broken.
So dry your tears and calm your fears; no longer need you tarry;
To-day your bride you may decide, to-morrow you may marry.
Yes, you may wed with Mirabelle, or Raymonde if you'd rather...
For I as well the truth may tell... Papa is not your father."

Поддержать сайт