Роберт Саути (Robert Southey)

God's Judgment on a Wicked Bishop

The summer and autumn had been so wet,
That in winter the corn was growing yet,
'Twas a piteous sight to see all around
The grain lie rotting on the ground.

Every day the starving poor
Crowded around Bishop Hatto's door,
For he had a plentiful last-year's store,
And all the neighbourhood could tell
His granaries were furnish'd well.

At last Bishop Hatto appointed a day
To quiet the poor without delay;
He bade them to his great Barn repair,
And they should have food for the winter there.

Rejoiced such tidings good to hear,
The poor folk flock'd from far and near;
The great barn was full as it could hold
Of women and children, and young and old.

Then when he saw it could hold no more,
Bishop Hatto he made fast the door;
And while for mercy on Christ they call,
He set fire to the Barn and burnt them all.

"I'faith 'tis an excellent bonfire!" quoth he,
"And the country is greatly obliged to me,
For ridding it in these times forlorn
Of Rats that only consume the corn."

So then to his palace returned he,
And he sat down to supper merrily,
And he slept that night like an innocent man;
But Bishop Hatto never slept again.

In the morning as he enter'd the hall
Where his picture hung against the wall,
A sweat like death all over him came,
For the Rats had eaten it out of the frame.

As he look'd there came a man from his farm--
He had a countenance white with alarm;
"My Lord, I open'd your granaries this morn,
And the Rats had eaten all your corn."

Another came running presently,
And he was pale as pale could be,
"Fly! my Lord Bishop, fly," quoth he,
"Ten thousand Rats are coming this way,...
The Lord forgive you for yesterday!"

"I'll go to my tower on the Rhine," replied he,
"'Tis the safest place in Germany;
The walls are high and the shores are steep,
And the stream is strong and the water deep."

Bishop Hatto fearfully hasten'd away,
And he crost the Rhine without delay,
And reach'd his tower, and barr'd with care
All the windows, doors, and loop-holes there.

He laid him down and closed his eyes;...
But soon a scream made him arise,
He started and saw two eyes of flame
On his pillow from whence the screaming came.

He listen'd and look'd;... it was only the Cat;
And the Bishop he grew more fearful for that,
For she sat screaming, mad with fear
At the Army of Rats that were drawing near.

For they have swum over the river so deep,
And they have climb'd the shores so steep,
And up the Tower their way is bent,
To do the work for which they were sent.

They are not to be told by the dozen or score,
By thousands they come, and by myriads and more,
Such numbers had never been heard of before,
Such a judgment had never been witness'd of yore.

Down on his knees the Bishop fell,
And faster and faster his beads did he tell,
As louder and louder drawing near
The gnawing of their teeth he could hear.

And in at the windows and in at the door,
And through the walls helter-skelter they pour,
And down from the ceiling and up through the floor,
From the right and the left, from behind and before,
From within and without, from above and below,
And all at once to the Bishop they go.

They have whetted their teeth against the stones,
And now they pick the Bishop's bones:
They gnaw'd the flesh from every limb,
For they were sent to do judgment on him!

Суд Божий над епископом

Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод; народ умирал.

Но у епископа милостью Неба
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.

Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.

Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.

«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет», —
Так говорил изумленный народ.

К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворён:
В нем угостит их епископ Гаттон.

Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края…
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.

Глядя епископ на пепел пожарный
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».

В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал…
Правда! но боле с тех пор он не спал.

Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.

Он обомлел; он от страха чуть дышит…
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».

Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».

Ход был до Рейна от замка подземный;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Реинской башне спасусь» (говорит).

Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.

В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.

Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.

Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится…
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.

Смотрит он… кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.

Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник… а мыши плывут…
Ближе и ближе… доплыли… ползут.

Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.

Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,‎
Спереди, сзади, с боков, с высоты…
Что тут, епископ, почувствовал ты?

Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он…
Так был наказан епископ Гаттон.

Перевод Василия Андреевича Жуковского

Поддержать сайт