Адам Линдсей Гордон (Adam Lindsay Gordon)

The Song of the Surf

White steeds of ocean, that leap with a hollow and wearisome roar
On the bar of ironstone steep, not a fathom's length from the shore,
Is there never a seer nor sophist can interpret your wild refrain,
When speech the harshest and roughest is seldom studied in vain?
My ears are constantly smitten by that dreary monotone,
In a hieroglyphic 'tis written—'tis spoken in a tongue unknown;
Gathering, growing, and swelling, and surging, and shivering, say!
What is the tale you are telling? What is the drift of your lay?

You come, and your crests are hoary with the foam of your countless
  years;
You break, with a rainbow of glory,
 through the spray of your glittering tears.
Is your song a song of gladness? a paean of joyous might?
Or a wail of discordant sadness for the wrongs you never can right?
For the empty seat by the ingle? for children 'reft of their sire?
For the bride sitting sad, and single, and pale, by the flickering fire?
For your ravenous pools of suction? for your shattering billow swell?
For your ceaseless work of destruction? for your hunger insatiable?

Not far from this very place, on the sand and the shingle dry,
He lay, with his batter'd face upturned to the frowning sky.
When your waters wash'd and swill'd high over his drowning head,
When his nostrils and lungs were filled,
 when his feet and hands were as lead,
When against the rock he was hurl'd, and suck'd again to the sea,
On the shores of another world, on the brink of eternity,
On the verge of annihilation, did it come to that swimmer strong,
The sudden interpretation of your mystical, weird-like song?

"Mortal! that which thou askest, ask not thou of the waves;
Fool! thou foolishly taskest us—we are only slaves;
Might, more mighty, impels us—we must our lot fulfil,
He who gathers and swells us curbs us, too, at His will.
Think'st thou the wave that shatters questioneth His decree?
Little to us it matters, and naught it matters to thee.
Not thus, murmuring idly, we from our duty would swerve,
Over the world spread widely ever we labour and serve."

Песнь прибоя

Словно кони – за валом вал, и навязчивый гул в ушах;
В белой пене барьеры скал – там, от берега в двух шагах...
Есть ли в мире мудрец великий, кто бы в песни морские вник?
Самый грубый и самый дикий постигают же люди язык...
С монотонностью ненавистной повторяются в гуле морском
Строфы в записи клинописной – никому их смысл не знаком.
Волна, ты идёшь, нарастая, вздымаясь, камни дробя...
Загадка в тебе какая? Какая цель у тебя?
 
Растёшь, и твой гребень пенный – в седине бесконечных лет;
Падёшь, – и во всей вселенной только слёз твоих радужный свет.
Что же в песне? Бахвальство моря, панегирик силе волны?
Или стон несказанного горя, твоей извечной вины
За великие злодеянья, беспощадных штормов разгул,
Плач сирот, и невест рыданья, и пустующий в доме стул,
Ураганы и наводненья, и страдания без числа,
За стремление к разрушенью, ненасытную жажду зла?
 
Вот он: истерзан волнами, на влажном песке лежит,
Тем, что было глазами, уставясь в хмурый зенит.
Но когда волна надвигалась, нависая над этим лицом,
Дыхания тело лишалось, наливались ноги свинцом,
То бросало пловца на скалы, то к пучине влекло морской,
Там, где жизни иной начало, там, где рядом вечный покой,
Там, на грани уничтоженья, – был, возможно, сброшен покров,
И открылось пловцу значенье роковых, таинственных строф?
 
«Спрашивать, смертный, полно! Кто тебе даст ответ?
Вспомни, глупец: мы – волны, у нас своей воли нет.
Вечно царит над нами Тот, кто над всеми царит;
Он владеет волнами, захочет – и нас смирит.
Причины у Господина не спрашивает волна;
И нам не нужна причина, и тебе она не нужна.
Мы продолжим служенье это, покорны будем ярму;
Всегда, до скончанья света мы будем служить Ему».

Перевод Сергея Шоргина

Поддержать сайт