Уильям Топаз Макгонаголл (William Topaz McGonagall)

The Execution of James Graham, Marquis of Montrose

'Twas in the year of 1650, and on the twenty-first of May,
The city of Edinburgh was put into a state of dismay
By the noise of drums and trumpets, which on the air arose,
That the great sound attracted the notice of Montrose.

Who enquired at the Captain of the guard the cause of it,
Then the officer told him, as he thought most fit,
That the Parliament dreading an attempt might be made to rescue him,
The soldiers were called out to arms, and that had made the din.

Do I, said Montrose, continue such a terror still?
Now when these good men are about my blood to spill,
But let them look to themselves, for after I am dead,
Their wicked consciences will be in continual dread.

After partaking of a hearty breakfast, he commenced his toilet,
Which, in his greatest trouble, he seldom did forget.
And while in the act of combing his hair,
He was visited by the Clerk Register, who made him stare,

When he told him he shouldn't be so particular with his head,
For in a few hours he would be dead;
But Montrose replied, While my head is my own I'll dress it at my ease,
And to-morrow, when it becomes yours, treat it as you please.

He was waited upon by the Magistrates of the city,
But, alas! for him they had no pity.
He was habited in a superb cloak, ornamented with gold and silver lace;
And before the hour of execution an immense assemblage of 
         people were round the place.

From the prison, bareheaded, in a cart, they conveyed him along the Watergate
To the place of execution on the High Street, where about 
         thirty thousand people did wait,
Some crying and sighing, a most pitiful sight to see,
All waiting patiently to see the executioner hang Montrose, a man of high degree.

Around the place of execution, all of them were deeply affected,
But Montrose, the noble hero, seemed not the least dejected;
And when on the scaffold he had, says his biographer Wishart,
Such a grand air and majesty, which made the people start.

As the fatal hour was approaching when he had to bid the world adieu,
He told the executioner to make haste and get quickly through,
But the executioner smiled grimly, but spoke not a word,
Then he tied the Book of Montrose's Wars round his neck with a cord.

Then he told the executioner his foes would remember him hereafter,
And he was as well pleased as if his Majesty had made him Knight of the Garter;
Then he asked to be allowed to cover his head,
But he was denied permission, yet he felt no dread.

He then asked leave to keep on his cloak,
But was also denied, which was a most grievous stroke;
Then he told the Magistrates, if they could invent any more tortures for him,
He would endure them all for the cause he suffered, and think it no sin.

On arriving at the top of the ladder with great firmness,
His heroic appearance greatly did the bystanders impress,
Then Montrose asked the executioner how long his body would be suspended,
Three hours was the answer, but Montrose was not the least offended.

Then he presented the executioner with three or four pieces of gold,
Whom he freely forgave, to his honour be it told,
And told him to throw him off as soon as he uplifted his hands,
While the executioner watched the fatal signal, and in amazement stands.

And on the noble patriot raising his hands, the executioner began to cry,
Then quickly he pulled the rope down from the gibbet on high,
And around Montrose's neck he fixed the rope very gently,
And in an instant the great Montrose was launched into eternity.

Then the spectators expressed their disapprobation by general groan,
And they all dispersed quietly, and wended their way home
And his bitterest enemies that saw his death that day,
Their hearts were filled with sorrow and dismay.

Thus died, at the age of thirty-eight, James Graham, Marquis of Montrose,
Who was brought to a premature grave by his bitter foes;
A commander who had acquired great military glory
In a short space of time, which cannot be equalled in story. 

Казнь Джеймса Грема, маркиза Монтроза

В день двадцать первого мая 1650 года
В Эдинбурге приключилась сильная паника у народа;
Громкий шум барабанов и горнов ветер повсюду нес,
И в темнице его услышал узник Маркиз Монтроз.

Он спросил офицера причину, зачем производится шум,
Сказал капитан гвардейцев то, что первым пришло на ум:
- Это боится Парламент, что силой Вас, сэр, освободят,
И, солдат призывая к оружию, барабаны и трубы гремят. -

- Разве я - так Монтроз ответил, - всё еще вызываю боязнь?
Ведь теперь я сижу темнице и враги мне готовят казнь.
Но пусть себе глянут вовнутрь, когда превращусь я в прах,
Их злобные души будет терзать постоянный страх. -

Отведав сытный завтрак, он начал дневной туалет,
Потому что в любых невзгодах он думал, как он одет.
И вот в то время, когда он укладывал волоса,
В темницу вошел Тюремщик и пристально глянул в глаза.

Тогда он сказал, что напрасно так холит он локон свой,
Ведь через малое время расстанется он с головой;
Но Монтроз ответил: Пока голове я хозяин, причешу я ее как хочу.
И делайте с ней что хотите, когда попадет палачу.

И он стал ждать представителей городской Магистратуры,
Но увы, они не проявили доброй натуры.
Тогда он в плащ облачился, обшитый драгоценной тесьмой,
И перед часом казни огромные толпы народа скопились перед тюрьмой.

И они провожали телегу, где он был с непокрытой главой,
До места казни на Хай Стрит человек тысяч в тридцать толпой.
Многие вздыхали и плакали, на лицах было внимание,
Все хотели увидеть, как повесят Монтроза, человека высокого звания.

Все вокруг эшафота были страшно потрясены,
Но Монтроз, благородный герой, не выказал слабины;
Когда он на плаху поднялся, биограф Вишарт ведет рассказ,
Благородным и важным видом он всех эдинбуржцев потряс.

Приближался тот миг ужасный, когда миру он скажет адьё,
Он велел палачу, чтобы быстро тот делал дело своё,
Но палач ухмыльнулся сурово, но ни слова он не сказал,
Только Лист Преступлений Монтроза к его шее шнурком привязал.

- Этот список - сказал палачу он, - мне дороже чем орден Подвязки.
И я очень горд тем, что расправлялся с врагами по свойски. -
И он захотел надеть шляпу, как то следует дворянину,
Но получив отказ, не выказал он кручину.

Он также просил разрешения остаться в плаще,
И его огорчило, что просьба была вотще.
Потом он спросил у судей, не измыслили ли ему новых пыток,
Говоря, что к оным готов и будет христиански кроток.

И он с превеликой твердостью по лестнице вверх полез,
Его наружность героя вызывала большой интерес.
Он спросил палача, сколько будет висеть его тело.
- Три часа - был ответ, но это его не задело.

Потом он дал палачу золотых несколько штук,
Щедро его одарив из благородных рук.
И велел палачу он вздернуть его, когда он даст сигнал.
И в ожидании знака палач изумленно стоял.

И когда благородный патриот вскинул руки, давая сигнал,
Палач вскрикнул и веревку натягивать стал.
И он накинул петлю Монтрозу быстро из человечности,
Умер мгновенно великий Монтроз, и приобщился вечности.

Тогда зрители выразили сожаление, громко вздохнув "Ой-ой",
И каждый быстро отправился прямо к себе домой.
И даже злейшие враги, когда смерть такую узрели,
То сердца их печалились и скорбели.

И так погиб в тридцать восемь лет Джеймс Грем, Маркиз Монтроз,
Которого враг безжалостный так рано в могилу унес.
Командир, который приобрел великую славу полководца
В такое короткое время, что сравнимых с ним не найдется.

       Перевод Виктора Ногина

Поддержать сайт