Роберт Саути (Robert Southey)

Lord William

No eye beheld when William plunged
Young Edmund in the stream,
No human ear but William's heard
Young Edmund's drowning scream.

Submissive all the vassals own'd
The murderer for their Lord,
And he, the rightful heir, possessed
The house of Erlingford.

The ancient house of Erlingford
Stood midst a fair domain,
And Severn's ample waters near
Roll'd through the fertile plain.

And often the way-faring man
Would love to linger there,
Forgetful of his onward road
To gaze on scenes so fair.

But never could Lord William dare
To gaze on Severn's stream;
In every wind that swept its waves
He heard young Edmund scream.

In vain at midnight's silent hour
Sleep closed the murderer's eyes,
In every dream the murderer saw
Young Edmund's form arise.

In vain by restless conscience driven
Lord William left his home,
Far from the scenes that saw his guilt,
In pilgrimage to roam.

To other climes the pilgrim fled,
But could not fly despair,
He sought his home again, but peace
Was still a stranger there.

Each hour was tedious long, yet swift
The months appear'd to roll;
And now the day return'd that shook
With terror William's soul.

A day that William never felt
Return without dismay,
For well had conscience kalendered
Young Edmund's dying day.

A fearful day was that! the rains
Fell fast, with tempest roar,
And the swoln tide of Severn spread
Far on the level shore.

In vain Lord William sought the feast
In vain he quaff'd the bowl,
And strove with noisy mirth to drown
The anguish of his soul.

The tempest as its sudden swell
In gusty howlings came,
With cold and death-like feelings seem'd
To thrill his shuddering frame.

Reluctant now, as night came on,
His lonely couch he prest,
And wearied out, he sunk to sleep,
To sleep, but not to rest.

Beside that couch his brother's form
Lord Edmund seem'd to stand,
Such and so pale as when in death
He grasp'd his brother's hand;

Such and so pale his face as when
With faint and faltering tongue,
To William's care, a dying charge
He left his orphan son.

'I bade thee with a father's love
My orphan Edmund guard--
Well William hast thou kept thy charge!
Now take thy due reward.'

He started up, each limb convuls'd
With agonizing fear,
He only heard the storm of night--
'Twas music to his ear.

When lo! the voice of loud alarm
His inmost soul appals,
What ho! Lord William rise in haste!
The water saps thy walls!

He rose in haste, beneath the walls
He saw the flood appear,
It hemm'd him round, 'twas midnight now,
No human aid was near.

He heard the shout of joy, for now
A boat approach'd the wall,
And eager to the welcome aid
They crowd for safety all.

My boat is small, the boatman cried,
This dangerous haste forbear!
Wait other aid, this little bark
But one from hence can bear.

Lord William leap'd into the boat,
Haste--haste to yonder shore!
And ample wealth shall well reward,
Ply swift and strong the oar.

The boatman plied the oar, the boat
Went light along the stream,
Sudden Lord William heard a cry
Like Edmund's drowning scream.

The boatman paus'd, methought I heard
A child's distressful cry!
'Twas but the howling wind of night
Lord William made reply.

Haste haste--ply swift and strong the oar!
Haste haste across the stream!
Again Lord William heard a cry
Like Edmund's drowning scream.

I heard a child's distressful scream
The boatman cried again.
Nay hasten on--the night is dark--
And we should search in vain.

Oh God! Lord William dost thou know
How dreadful 'tis to die?
And can'st thou without pity hear
A child's expiring cry?

How horrible it is to sink
Beneath the chilly stream,
To stretch the powerless arms in vain,
In vain for help to scream?

The shriek again was heard. It came
More deep, more piercing loud,
That instant o'er the flood the moon
Shone through a broken cloud.

And near them they beheld a child,
Upon a crag he stood,
A little crag, and all around
Was spread the rising flood.

The boatman plied the oar, the boat
Approach'd his resting place,
The moon-beam shone upon the child
And show'd how pale his face.

Now reach thine hand! the boatman cried
Lord William reach and save!
The child stretch'd forth his little hands
To grasp the hand he gave.

Then William shriek'd; the hand he touch'd
Was cold and damp and dead!
He felt young Edmund in his arms
A heavier weight than lead.

The boat sunk down, the murderer sunk
Beneath the avenging stream;
He rose, he scream'd, no human ear
Heard William's drowning scream. 

Варвик

       Никто не зрел, как ночью бросил в волны 
                    Эдвина злой Варвик; 
       И слышали одни брега безмолвны 
                    Младенца жалкий крик. 
       
       От подданных погибшего губитель 
                    Владыкой признан был - 
       И в Ирлингфор уже как повелитель 
                    Торжественно вступил. 
       
       Стоял среди цветущия равнины 
                    Старинный Ирлингфор, 
       И пышные с высот его картины 
                    Повсюду видел взор. 
       
       Авон, шумя под древними стенами, 
                    Их пеной орошал, 
       И низкий брег с лесистыми холмами 
                    В струях его дрожал. 
       
       Там пламенел брегов на тихом склоне 
                    Закат сквозь редкий лес; 
       И трепетал во дремлющем Авоне 
                    С звездами свод небес. 
       
       Вдали, вблизи рассыпанные села 
                    Дымились по утрам; 
       От резвых стад равнина вся шумела, 
                    И вторил лес рогам. 
       
       Спешил, с пути прохожий совратяся, 
                    На Ирлингфор взглянуть, 
       И, красотой картин его пленяся, 
                    Он забывал свой путь. 
       
       Один Варвик был чужд красам природы: 
                    Вотще в его глазах 
       Цветут леса, вияся блещут воды, 
                    И радость на лугах. 
       
       И устремить, трепещущий, не смеет 
                    Он взора на Авон: 
       Оттоль зефир во слух убийцы веет 
                    Эдвинов жалкий стон. 
       
       И в тишине безмолвной полуночи 
                    Все тот же слышен крик, 
       И чудятся блистающие очи 
                    И бледный, страшный лик. 
       
       Вотще Варвик с родных брегов уходит - 
                    Приюта в мире нет: 
       Страшилищем ужасным совесть бродит 
                    Везде за ним вослед. 
       
       И он пришел опять в свою обитель: 
                    А сладостный покой, 
       И бедности веселый посетитель, 
                    В дому его чужой. 
       
       Часы стоят, окованы тоскою; 
                    А месяцы бегут... 
       Бегут - и день убийства за собою 
                    Невидимо несут. 
       
       Он наступил; со страхом провожает 
                    Варвик ночную тень: 
       Дрожи! (ему глас совести вещает) 
                    Эдвинов смертный день. 
       
       Ужасный день: от молний небо блещет; 
                    Отвсюду вихрей стон; 
       Дождь ливмя льет; волнами с воем плещет 
                    Разлившийся Авон. 
       
       Вотще Варвик, среди веселий шума, 
                    Цедит в бокал вино: 
       С ним за столом садится рядом Дума,- 
                    Питье отравлено. 
       
       Тоскующий и грозный призрак бродит 
                    В толпе его гостей; 
       Везде пред ним: с лица его не сводит 
                    Пронзительных очей. 
       
       И день угас, Варвяк спешит на ложе... 
                    Но и в тиши ночной, 
       И на одре уединенном то же; 
                    Там сон, а не покой. 
       
       И мнит он зреть пришельца из могилы, 
                    Тень брата пред собой; 
       В чертах болезнь, лик бледный, взор унылый 
                    И голос гробовой. 
       
       Таков он был, когда встречал кончину; 
                    И тот же слышен глас, 
       Каким молил он быть отцом Эдвину 
                    Варвика в смертный час: 
       
       "Варвик, Варвик, свершил ли данно слово? 
                    Исполнен ли обет? 
       Варвик, Варвик, возмездие готово; 
                    Готов ли твой ответ?" 
       
       Воспрянул он-глас смолкнул-разъяренно 
                    Один во мгле ночной 
       Ревел Авон,-но для души смятенной 
                    Был сладок бури вой. 
       
       Но вдруг - и въявь средь шума и волненья 
                    Раздался смутный крик: 
       "Спеши, Варвик, спастись от потопленья, 
                    Беги, беги, Варвик!" 
       
       И к берегу он мчится - под стеною 
                    Уже Авон кипит; 
       Глухая ночь; одето небо мглою; 
                    И месяц в тучах скрыт. 
       
       И молит он с подъятыми руками: 
                    "Спаси, спаси, творец!" 
       И вдруг - мелькнул челнок между волнами; 
                    И в челноке пловец. 
       
       Варвик зовет, Варвик манит рукою - 
                    Не внемля шума волн, 
       Пловец сидит спокойно над кормою 
                    И правит к брегу челн. 
       
       И с трепетом Варвик в челнок садится - 
                    Стрелой помчался он... 
       Молчит пловец... молчит Варвик... вот, мнится, 
                    Им слышен тяжкий стон. 
       
       На спутника уставил кормщик очи: 
                    "Не слышался ли крик?" - 
       "Нет; просвистал в твой парус ветер ночи, - 
                    Смутясь, сказал Варвик. - 
       
       Правь, кормщик, правь, не скоро челн домчится, 
                    Гроза со всех сторон". 
       Умолкнули... плывут... вот снова, мнится, 
                    Им слышен тяжкий стон. 
       
       "Младенца крик! Он борется с волною; 
                    На помощь он зовет!" - 
       "Правь, кормщик, правь, река покрыта мглою, 
                    Кто там его найдет?" 
       
       "Варвик, Варвик, час смертный зреть ужасно; 
                    Ужасно умирать; 
       Варвик, Варвик, младенцу ли напрасно 
                    Тебя на помощь звать? 
       
       Во мгле ночной он бьется меж водами; 
                    Облит он хладом волн; 
       Еще его не видим мы очами; 
                    Но он... наш видит челн!" 
       
       И снова крик слабеющий, дрожащий, 
                    И близко челнока... 
       Вдруг в высоте рог месяца блестящий 
                    Прорезал облака; 
       
       И с яркими слиялася лучами, 
                    Как дым прозрачный, мгла, 
       Зрят на скале дитя между волнами; 
                    И тонет уж скала. 
       
       Пловец гребет; челнок летит стрелою; 
                    В смятении Варвик; 
       И озарен младенца лик луною; 
                    И страшно бледен лик. 
       
       Варвик дрожит - и руку, страха полный, 
                    К младенцу протянул - 
       И со скалы спрыгнув младенец в волны 
                    К его руке прильнул. 
       
       И вмиг... дитя, челнок, пловец незримы; 
                    В руках его мертвец: 
       Эдвинов труп, холодный, недвижимый, 
                    Тяжелый, как свинец. 
       
       Утихло все - и небеса и волны: 
                    Исчез в водах Варвик; 
       Лишь слышали одни брега безмолвны 
                    Убийцы страшный крик. 
       
       Перевод В. А. Жуковского. 

Поддержать сайт