Роберт Уильям Сервис (Robert William Service)

The Dreamer

The lone man gazed and gazed upon his gold,
His sweat, his blood, the wage of weary days;
But now how sweet, how doubly sweet to hold
All gay and gleamy to the campfire blaze.
The evening sky was sinister and cold;
The willows shivered, wanly lay the snow;
The uncommiserating land, so old,
So worn, so grey, so niggard in its woe,
Peered through its ragged shroud. The lone man sighed,
Poured back the gaudy dust into its poke,
Gazed at the seething river listless-eyed,
Loaded his corn-cob pipe as if to smoke;
Then crushed with weariness and hardship crept
Into his ragged robe, and swiftly slept.

. . . . .

Hour after hour went by; a shadow slipped
From vasts of shadow to the camp-fire flame;
Gripping a rifle with a deadly aim,
A gaunt and hairy man with wolfish eyes...

* * * * * * *

The sleeper dreamed, and lo! this was his dream:
He rode a streaming horse across a moor.
Sudden 'mid pit-black night a lightning gleam
Showed him a way-side inn, forlorn and poor.
A sullen host unbarred the creaking door,
And led him to a dim and dreary room;
Wherein he sat and poked the fire a-roar,
So that weird shadows jigged athwart the gloom.
He ordered wine. 'Od's blood! but he was tired.
What matter! Charles was crushed and George was King;
His party high in power; how he aspired!
Red guineas packed his purse, too tight to ring.
The fire-light gleamed upon his silken hose,
His silver buckles and his powdered wig.
What ho! more wine! He drank, he slowly rose.
What made the shadows dance that madcap jig?
He clutched the candle, steered his way to bed,
And in a trice was sleeping like the dead.

. . . . .

Across the room there crept, so shadow soft,
His sullen host, with naked knife a-gleam,
(A gaunt and hairy man with wolfish eyes.)...
And as he lay, the sleeper dreamed a dream.

* * * * * *

'Twas in a ruder land, a wilder day.
A rival princeling sat upon his throne,
Within a dungeon, dark and foul he lay,
With chains that bit and festered to the bone.
They haled him harshly to a vaulted room,
Where One gazed on him with malignant eye;
And in that devil-face he read his doom,
Knowing that ere the dawn-light he must die.
Well, he was sorrow-glutted; let them bring
Their prize assassins to the bloody work.
His kingdom lost, yet would he die a King,
Fearless and proud, as when he faced the Turk.
Ah God! the glory of that great Crusade!
The bannered pomp, the gleam, the splendid urge!
The crash of reeking combat, blade to blade!
The reeling ranks, blood-avid and a-surge!
For long he thought; then feeling o'er him creep
Vast weariness, he fell into a sleep.

. . . . .

The cell door opened; soft the headsman came,
Within his hand a mighty axe a-gleam,
(A gaunt and hairy man with wolfish eyes,)...
And as he lay, the sleeper dreamed a dream.

* * * * * *

'Twas in a land unkempt of life's red dawn;
Where in his sanded cave he dwelt alone;
Sleeping by day, or sometimes worked upon
His flint-head arrows and his knives of stone;
By night stole forth and slew the savage boar,
So that he loomed a hunter of loud fame,
And many a skin of wolf and wild-cat wore,
And counted many a flint-head to his name;
Wherefore he walked the envy of the band,
Hated and feared, but matchless in his skill.
Till lo! one night deep in that shaggy land,
He tracked a yearling bear and made his kill;
Then over-worn he rested by a stream,
And sank into a sleep too deep for dream.

. . . . .

Hunting his food a rival caveman crept
Through those dark woods, and marked him where he lay;
Cowered and crawled upon him as he slept,
Poising a mighty stone aloft to slay --
(A gaunt and hairy man with wolfish eyes.)...

* * * * * *

The great stone crashed. The Dreamer shrieked and woke,
And saw, fear-blinded, in his dripping cell,
A gaunt and hairy man, who with one stroke
Swung a great ax of steel that flashed and fell...
So that he woke amid his bedroom gloom,
And saw, hair-poised, a naked, thirsting knife,
A gaunt and hairy man with eyes of doom --
And then the blade plunged down to drink his life...
So that he woke, wrenched back his robe, and looked,
And saw beside his dying fire upstart
A gaunt and hairy man with finger crooked --
A rifle rang, a bullet searched his heart...

* * * * * *

The morning sky was sinister and cold.
Grotesque the Dreamer sprawled, and did not rise.
For long and long there gazed upon some gold
A gaunt and hairy man with wolfish eyes.

Сон

Огнём костра уныло освещен,
Сидел забытый Богом человек.
Вокруг себя пустыню видел он,
Где ивы блеклые да голый снег.
Он кожаный в руке держал мешок,
Смотрел, не видя, как плясал огонь,
Тяжелый, желтый золотой песок
Пересыпая в жесткую ладонь.
Весь пот и кровь его тоскливых дней,
Тяжелых дней проклятая цена…
Набил он трубку и забыл о ней.
Так шли часы. Стемнело. Тишина.
У маленького дымного костра
Он спал, не просыпаясь, до утра.
Когда к нему сквозь падающий снег
Пришел с ружьем и встал невдалеке
Высокий молчаливый человек
С глазами волка, с шрамом на щеке.

...............................................

А спящий видел сон: в сырую ночь
Торопит он вспотевшего коня.
Как он устал! Спеша ему помочь,
Блеснули два приветливых огня.
Кабатчик, подозрителен и зол,
Его впустил, засовы отведя,
И в комнату унылую привел
Пришельца… Тот, немного погодя,
В камин углей подбросить приказал,
Подать вина… Еще вина. Живей!
Наполнил он и поднял свой бокал,
И заметалось скопище теней…
Как он устал! Но это ничего.
Георг – король, а Карл в бою разбит.
В глазах его сияет торжество,
Гинеями кошель его набит.
Он взял свечу. Дубовую кровать,
В углу приметив, завалился спать.
Кабатчик ждал. И вот пришел наверх,
Сжимая нож в протянутой руке,
Высокий молчаливый человек
С глазами волка, с шрамом на щеке.

................................................

Лежавшему в кровати снился сон,
Холодной тьмы зияющий провал.
Он в подземелье мрачном заточен,
Соперник жалкий восторжествовал.
Судил его, собрав войска свои,
И был тот суд несправедлив и скор,
И в торопливом шепоте судьи
Он уловил смертельный приговор.
Что ж, смерть так смерть, коль нет иных путей,
Но он король, и как король умрет…
Цепь холодна, и, прислонившись к ней,
Крестовый вспоминает он поход:
Враги бегут смятенною толпой,
Их не спасут ни доблесть, ни Аллах.
Стучат мечи, идут солдаты в бой
С железными крестами на щитах…
Он вспоминал минувшие года.
Им не вернуться больше никогда.
И сон смежил края усталых век…
Вошел палач, неся топор в руке, –
Высокий, молчаливый человек
С глазами волка, с шрамом на щеке…

................................................

Прикованный к стене увидел сон:
Он жил в пещере теплой и сухой.
Темнел вокруг, рекой пересечен,
Безлюдный край, дремучий край лесной.
В тиши пещеры часто он сидел,
Дремал под теплой ласкою огня
Иль делал наконечники для стрел,
Ножи из желтоватого кремня.
Охотником великим он прослыл,
Немало волчьих и тигровых шкур
Он в глубине пещеры накопил,
А сам он был тяжел, мохнат и хмур.
Однажды в ночь медведя затравил,
И, шкуру сняв, он отдохнуть решил
И под скалою лег на талый снег.
Он не слыхал, как подошел к реке
Высокий, молчаливый человек
С глазами волка, с шрамом на щеке.
Его сосед, завистливый и злой,
Давно за ним с опаскою следил,
И вот валун, нависший над скалой,
Он на голову спящему свалил.

.................................................

Проснулся спящий, громко застонал,
Взнесен топор над сонной головой,
С глазами волка перед ним стоял
Его палач, высокий и худой.

................................................

И вновь проснулся. Близкой смерти дрожь
Его трясла. Увидел он в тоске
С размаху опускающийся нож
Кабатчика со шрамом на щеке.

................................................

И вновь проснулся. И увидел он
Ружейный ствол над самой головой.
Он встать хотел. Но был курок взведен,
И грянул выстрел резкий и сухой…
Задумчиво смотрел на алый снег,
На золото, лежащее в руке,
Высокий молчаливый человек
С глазами волка, с шрамом на щеке.

Перевод Э. Горлина

Поддержать сайт