Эдгар Аллан По (Edgar Allan Poe)

Израфель

...И ангел Израфель, струны сердца
которого - лютня, и у которого из всех
созданий Бога - сладчайший голос.

                                        Коран


На Небе есть ангел, прекрасный,
       И лютня в груди у него.
Всех духов, певучестью ясной,
Нежней Израфель сладкогласный,
И, чарой охвачены властной,
Созвездья напев свой согласный
       Смиряют, чтоб слушать его.

Колеблясь в истоме услады,
       Пылает любовью Луна;
       В подъятии высшем, она
Внимает из мглы и прохлады.
И быстрые медлят Плеяды;
       Чтоб слышать тот гимн в Небесах.
Семь Звезд улетающих рады
Сдержать быстролетный размах.

И шепчут созвездья, внимая,
       И сонмы влюбленных в него,
Что песня его огневая
       Обязана лютне его.
Поет он, на лютне играя,
       И струны живые на ней,
И бьется та песня живая
       Среди необычных огней. 	

Но ангелы дышат в лазури,
       Где мысли глубоки у всех;
       Полна там воздушных утех
Любовь, возращенная бурей;
И взоры лучистые Гурий
       Исполнены той красотой,
       Что чувствуем мы за звездой.

Итак, навсегда справедливо
       Презренье твое, Израфель,
К напевам, лишенным порыва!
       Для творчества страсть - колыбель.
Все стройно в тебе и красиво,
       Живи, и прими свой венец,
       О, лучший, о, мудрый певец!

Восторженность чувств исступленных
       Пылающим ритмам под стать.
Под музыку звуков, сплетенных
Из дум Израфеля бессонных,
Под звон этих струн полнозвонных
       И звездам отрадно молчать.

Все Небо твое, все блаженство.
       Наш мир - мир восторгов и бед,
       Расцвет наш есть только расцвет.
И тень твоего совершенства
       Для нас ослепительный свет.
Когда Израфелем я был бы,
       Когда Израфель был бы мной,
Он песни такой не сложил бы
       Безумной - печали земной.
И звуки, смелее, чем эти,
Значительней в звучном завете,
Возникли бы, в пламенном свете,
       Над всею небесной страной.

Перевод К. Бальмонта


Израфели

Есть дух небесных келий,
«Чье сердце — лютни стон».
Нигде в мирах не пели
Нежней, чем Израфели;
Все звезды онемели,
Молчали, в сладком хмеле,
Едва запел им он.

Грезя в высоте,
Вся любви полна,
Покраснев, луна
Звуки те
Ловит через темь;
Быстрые Плеяды
(Коих было семь)
С ней полны услады.

И шепчут, в сладком хмеле,
Хор звезд, все духи в мире,
Что сила Израфели —
В его напевной лире;
И он вверяет струнам,
Всегда живым и юным,
Чудесный гимн в эфире.

Но ангел — гость лазури,
Где строй раздумий — строг,
Любовь — предвечный бог;
И взоры светлых Гурий
Полны той красотой,
Что светит нам — звездой.

Да, там, в лазури ясной,
Ты прав, о Израфели,
Презрев напев бесстрастный.
Наш лавр, бард светлокудрый,
Прими, как самый мудрый!
Живи среди веселий!

С экстазами эфира
Твои согласны звуки.
Страсть, радость, скорбь и муки —
Слиты с палящей лирой.
Молчите, духи мира!

Лазурь — твоя! у нас
Тоска, несовершенство;
Здесь розы, — не алмаз;
Тень твоего блаженства
Наш самый яркий час.

Когда б я жил,
Где Израфели,
Он, — где мне Рок судил,
Быть может, струны б не звенели
Его мелодией веселий,
Но смелей бы полетели
Звуки струн моих до области светил.

Перевод В. Брюсова

Israfel

In Heaven a spirit doth dwell
   “Whose heart-strings are a lute”;   
None sing so wildly well
As the angel Israfel,
And the giddy stars (so legends tell),   
Ceasing their hymns, attend the spell   
   Of his voice, all mute.

Tottering above
   In her highest noon,
   The enamoured moon
Blushes with love,
   While, to listen, the red levin   
   (With the rapid Pleiads, even,   
   Which were seven,)
   Pauses in Heaven.

And they say (the starry choir   
   And the other listening things)   
That Israfeli’s fire
Is owing to that lyre
   By which he sits and sings—   
The trembling living wire
   Of those unusual strings.

But the skies that angel trod,
   Where deep thoughts are a duty,   
Where Love’s a grown-up God,
   Where the Houri glances are   
Imbued with all the beauty
   Which we worship in a star.

Therefore, thou art not wrong,   
   Israfeli, who despisest
An unimpassioned song;
To thee the laurels belong,
   Best bard, because the wisest!   
Merrily live, and long!

The ecstasies above
   With thy burning measures suit—   
Thy grief, thy joy, thy hate, thy love,
   With the fervour of thy lute—
   Well may the stars be mute!

Yes, Heaven is thine; but this
   Is a world of sweets and sours;
   Our flowers are merely—flowers,   
And the shadow of thy perfect bliss
   Is the sunshine of ours.

If I could dwell
Where Israfel
   Hath dwelt, and he where I,
He might not sing so wildly well
   A mortal melody,
While a bolder note than this might swell   
   From my lyre within the sky.

Поддержать сайт