Джон Гринлиф Уиттьер (John Greenleaf Whittier)

Въезд шкипера Айрсона

Немало волшебных поездок в веках
Прославлено в сказках, воспето в стихах, —
Из книг Апулея осел золотой,
Календаря конь весь из бронзы литой,
На метлах летавшие ведьмы во мрак,
Носивший пророка скакун Эль-Борак,
Но все ж необычней поездок всех лет
Был въезд Флойда Айрсона в Марблхэд.
За то, что Флойд Айрсон не спас никого,
И в дегте и в перьях возили его
Женщины Марблхэда!

Как филин облезлый, как мокрый индюк,
С повисшими крыльями связанных рук,
Весь черный от дегтя, весь в перьях, нагой —
Так шкипер Флойд Айрсон стоял пред толпой,
А свита из женщин седых, молодых,
Здоровых, горластых, худых, разбитных
Везла на повозке его, и свой гнев
Они изливали в протяжный припев:
«Вот шкипер Флойд Айрсон! Он ближних
не спас,
И в дегте и в перьях стоит напоказ
Женщинам Марблхэда!»

Кричали старухи, морщинисты, злы,
Кричали девицы, румяны, белы,
Как будто, сверкая сиянием глаз,
Вакханки сошли с древнегреческих ваз,
Растрепаны платья, платки, волоса,
Охрипли от выкриков их голоса,
И, дуя в свирели из рыбьих костей.
Вопили менады все громче, сильней:
«Вот шкипер Флойд Айрсон! Он ближних
не спас,
И в дегте и в перьях стоит напоказ
Женщинам Марблхэда!»
Не жалко его! Он безжалостен был,
Ведь он мимо шхуны тонувшей проплыл,
Не тронул его погибающих зов,
Не снял и не спас он своих земляков.
Донесся их крик: «Помогите вы нам!»
А он им ответил: «Плывите к чертям!
На дне много рыбы припас океан!»
И дальше поплыл он сквозь дождь и туман.
За то, что Флойд Айрсон не спас никого,
И в дегте и в перьях возили его
Женщины Марблхэда!
В заливе Шалер на большой глубине
Покоится шхуна рыбачья на дно.
Жена, и невеста, и мать, и сестра
Со скал Марблхэда всё смотрят с утра,
В туманное мрачное море глядят,
Но те, кого ждут, не вернутся назад.

Лишь ветер да чайки доносят рассказ
О том капитане, что ближних не спас.
За то, что Флойд Айрсон не спас никого,
И в дегте и в перьях возили его
Женщины Марблхэда!

На улице каждой с обеих сторон
Кричали ему из дверей и окон.
Проклятья старух, старых дев, стариков
Он слышал в пронзительном реве рожков,
И волки морские, друзья-моряки,
От гнева сжимали свои кулаки,
Калеки грозили, подняв костыли,
Кричали, когда его мимо везли:
«Вот шкипер Флойд Айрсон! Он ближних
не спас
И в дегте и в перьях стоит напоказ
Женщинам Марблхэда!»

Цвела вдоль Салемской дороги сирень,
Манила под яблони светлая тень,
Но шкипер не видел зеленой травы
И яркой небесной густой синевы,
Безмолвно в потоке народном он плыл,
Как идол индейский зловеще уныл,
Не слышал, как все его хором кляли,
Как громко кричали вблизи и вдали:
«Вот шкипер Флойд Айрсон! Он ближних
не спас
И в дегте и в перьях стоит напоказ
Женщинам Марблхэда!»

«Сограждане, слушайте! — он закричал. —
Что мне голосов ваших горестный шквал?

Что значит мой черный позор и мой стыд
Пред ужасом тем, что меня тяготит?
Ведь ночью и днем, наяву и во сне
Со шхуны их крик все мерещится мне.
Кляните меня, но ужасней есть суд,
Я слышу, как мертвые в море клянут!»
Сказал так Флойд Айрсон, что ближних
не спас
И в дегте и в перьях стоял напоказ
Женщинам Марблхэда!

Сказала погибшего в море вдова:
«В нем совесть проснулась! Что наши слова!»
Единого сына погибшего мать
Сказала: «Придется его отвязать!»
И женщины, сердцем суровым смягчась,
Его отвязали, а деготь и грязь
Прикрыли плащом — пусть живет нелюдим
Со смертным грехом и позором своим!
Злосчастный Флойд Айрсон не спас никого,
И в дегте и в перьях возили его
Женщины Марблхэда!

Перевод Михаила Зенкевича

Skipper Ireson's Ride

Of all the rides since the birth of time,
Told in story or sung in rhyme, -
On Apuleius' Golden Ass,
Or one-eyed Calendar's horse of brass,
Witch astride of a human back,
Islam's prophet on Al-Borak, -
The strangest ride that ever was sped
Was Ireson's, out from Marblehead!
Old Floyd Ireson, for his hard heart,
Tarred and feathered and carried in a cart
By the women of Marblehead!

Body of turkey, head of owl,
Wings a-droop like a rained-on fowl,
Feathered and ruffled in every part,
Skipper Ireson stood in the cart.
Scores of women, old and young,
Strong of muscle, and glib of tongue,
Pushed and pulled up the rocky lane,
Shouting and singing the shrill refrain:
'Here's Flud Oirson, fur his horrd horrt,
Torr'd an' futherr'd an' corr'd in a corrt
By the women o' Morble'ead!'

Wrinkled scolds with hands on hips,
Girls in bloom of cheek and lips,
Wild-eyed, free-limbed, such as chase
Bacchus round some antique vase,
Brief of skirt, with ankles bare,
Loose of kerchief and loose of hair,
With conch-shells blowing and fish-horns' twang,
Over and over the Maenads sang:
'Here's Flud Oirson, fur his horrd horrt,
Torr'd an' futherr'd an' corr'd in a corrt
By the women o' Morble'ead!'

Small pity for him! - He sailed away
From a leaking ship in Chaleur Bay, -
Sailed away from a sinking wreck,
With his own town's-people on her deck!
'Lay by! lay by!' they called to him.
Back he answered, 'Sink or swim!
Brag of your catch of fish again!'
And off he sailed through the fog and rain!
Old Floyd Ireson, for his hard heart,
Tarred and feathered and carried in a cart
By the women of Marblehead!

Fathoms deep in dark Chaleur
That wreck shall lie forevermore.
Mother and sister, wife and maid,
Looked from the rocks of Marblehead
Over the moaning and rainy sea, -
Looked for the coming that might not be!
What did the winds and the sea-birds say
Of the cruel captain who sailed away? -
Old Floyd Ireson, for his hard heart,
Tarred and feathered and carried in a cart
By the women of Marblehead!

Through the street, on either side,
Up flew windows, doors swung wide;
Sharp-tongued spinsters, old wives gray,
Treble lent the fish-horn's bray.
Sea-worn grandsires, cripple-bound,
Hulks of old sailors run aground,
Shook head, and fist, and hat, and cane,
And cracked with curses the hoarse refrain:
'Here's Flud Oirson, fur his horrd horrt,
Torr'd an' futherr'd an' corr'd in a corrt
By the women o' Morble'ead!'

Sweetly along the Salem road
Bloom of orchard and lilac showed.
Little the wicked skipper knew
Of the fields so green and the sky so blue.
Riding there in his sorry trim,
Like an Indian idol glum and grim,
Scarcely he seemed the sound to hear
Of voices shouting, far and near:
'Here's Flud Oirson, fur his horrd horrt,
Torr'd an' futherr'd an' corr'd in a corrt
By the women o' Morble'ead!'

'Hear me, neighbors!' at last he cried, -
'What to me is this noisy ride?
What is the shame that clothes the skin
To the nameless horror that lives within?
Waking or sleeping, I see a wreck,
And hear a cry from a reeling deck!
Hate me and curse me, - I only dread
The hand of God and the face of the dead!'
Said old Floyd Ireson, for his hard heart,
Tarred and feathered and carried in a cart
By the women of Marblehead!

Then the wife of the skipper lost at sea
Said, 'God has touched him! why should we!'
Said an old wife mourning her only son,
'Cut the rogue's tether and let him run!'
So with soft relentings and rude excuse,
Half scorn, half pity, they cut him loose,
And gave him a cloak to hide him in,
And left him alone with his shame and sin.
Poor Floyd Ireson, for his hard heart,
Tarred and feathered and carried in a cart
By the women of Marblehead!

Поддержать сайт