Вальтер Скотт (Walter Scott)

Замок Кэдьо

Посвящается высокочтимой леди Анне Гамильтон

Когда прапрадеды твои
В старинном Кэдьо, в гордом зале
Веселье пенистой струи
Гостям по кубкам разливали,

Тогда и сладкий струнный звон,
И смех, беспечный и надменный,
И буйный пляс со всех сторон,
Ликуя, отражали стены.

А ныне их пустой скелет -
Плющом затянутые плиты -
На зов теней дают ответ,
На горной речки рев сердитый.

Той славы блеск померк, погас,
Но ты, красавица, велела,
Чтоб я о ней сложил рассказ
На диком бреге Эвендела.

Порой, устав от суеты,
Забыв про светские победы,
К минувшим дням влечешься ты
К могилам, где почили деды.

И вот по слову твоему
Встают разрушенные своды,
Век нынешний скользит во тьму,
А старые сияют годы.

Там, где руины между скал
Казались дикими камнями,
Бойниц раздвинулся оскал
И плещет рыцарское знамя.

И вот на берегу речном
Не цепкий хмель, не терн косматый -
Опоры каменных хором,
Суровых башен строй зубчатый.

Ночь. Эвен под скалой ревет,
По волнам тень зубцов струится,
Луну затмил на зыби вод
Огонь из башенной глазницы.

Восток сереет. Страж ночной
Ушел, устав бороть дремоту.
Лай. Ржанье. Радостной толпой
Из замка едут на охоту.

Опущен мост. Скорей, скорей!
Скликай борзых - и ногу в стремя!
Ретивых горячить коней
И мчаться вдаль настало время.

За Гамильтоном, за вождем, -
Все удальцы родного клана.
Под величавым седоком
Скакун быстрее урагана.

Бежит олень из рощ густых,
В глазах у серн тоска, тревога.
Из чащи горной гонит их
Призыв охотничьего рога.

Но что певучий этот звук
Тут, между древними дубами,
Как громом заглушило вдруг,
Рассыпавшимся над горами?

То самый мощный из зверей,
Рожденный в каледонской пуще,
То Горный Бык, под треск ветвей
По склону дикому бегущий.

Он прямо на врагов летит,
Неистовый и горделивый,
Очами ярыми грозит
И снежной встряхивает гривой.

Но без ошибки лет копья
Нацелил вождь: его добыча
На землю падает, храпя.
"Ура!" И лес дрожит от клича.

Вот полдень. Отдохнуть пора
Под сенью дуба-исполина.
Клубится сладкий дым костра
В кустах, где жарится дичина.

И вождь на молодцов своих
Глядит, и он гордится ими.
Но нет здесь лучшего из них,
Носящих доблестное имя.

"Где Босуэло? И почему
Не делит с нами труд и славу?
Где он? Кому, как не ему,
Любить охотничью забаву?"

Нахмурился суровый Клод,
Владетель Пэйзли своенравный:
"Ни празднеств больше, ни охот
Не хочет знать наш родич славный,

Еще недавно в добрый час
Он осушал свой кубок пенный,
С веселым сердцем возвратясь
Домой, в родного замка стены.

Как роза бледная, нежна,
В покое пышном и старинном
Встречала воина жена
С его новорожденным сыном.

Но горе! Мэрри, подлый враг,
Наслал убийц на дом злосчастный.
Где мирный теплился очаг,
Пожар бушует дымно-красный.

На темных Эска берегах
Чья тень скользит, роняя слезы,
С младенцем - тенью на руках?
Ее ли - нежной, бледной розы?

И путник слышит слабый стон,
Случайно поравнявшись с нею:
"Наш род поруган, угнетен.
Отмщенье Мэрри-лиходею!""

Он смолк. И содрогнулся лог
От выкриков ожесточенных,
И вождь свой эрренский клинок
Извлек из ножен золоченых.

Но кто там мчится между скал,
Спешит сквозь заросли лесные?
Чей окровавленный кинжал
Язвит коню бока крутые?

Безумный, неподвижный взгляд
Под тяжко-хмурыми бровями,
Кровь на руках... "Да это брат!
Наш Босуэло! Он здесь, он с нами!"

И спрыгнул всадник молодой
С коня, что загнан без пощады,
И карабин отбросил свой,
Уже свершивший все, что надо.

"Отрадно слышать, - молвил он, -
Призывы рога утром рано,
Но мстителю отрадней стон
Лежащего в крови тирана.

Как яро Горный Бык бежал
На вас, друзья, в кровавой пене!
Но Мэрри в Линлитгоу вступал
С клевретами еще надменней.

Он гордо шел от рубежа,
Губя страну, глумясь над нею,
И, сбавив спеси, Нокс-ханжа
С улыбкой кланялся злодею.

Но могут ли гордячка Власть
И блеск и пышность Самомненья
Порыв Отчаянья заклясть,
Поколебать решимость Мщенья?

В процессию вперяя взгляд,
В засаде я стоял, у щели.
С английскими смычками в лад
Шотландские волынки пели.

Шел гнусный Мортон впереди,
Убийцы спутник неизменный,
И выступали позади
С мечами в пледах Макфарлены.

Льстецы Гленкерн и Паркхед с ним,
И Линдсей, мрачный, непреклонный,
Чей взор был так неумолим
К слезам Марии оскорбленной.

Шлем регента с цветным пером
Сверкал над лесом копий гордо,
И конь его ступал с трудом -
Так тесно вкруг толпились лорды.

Следил за всем суровый взгляд
Из-под открытого забрала,
Рука стальным рядам солдат
Стальным жезлом повелевала.

Но хмурилось его чело,
С сомненьем гордость в нем боролась.
"Готов ко мщенью Босуэло", -
Шептал ему враждебный голос.

Гром выстрела. Конь на дыбах.
Народ шумит, гудит, трепещет.
Пернатый шлем летит во прах.
Он над толпою не возблещет!

Да, счастлив, кто в глазах прочел
У милой ласковое слово,
Кто, мстя за сына, заколол
Убийцу - хищника лесного!

Но я счастливей был стократ,
Когда тиран, сраженный мщеньем,
Души своей злодейской смрад
Предсмертным изрыгал хрипеньем.

И Маргарет моя чело
Над ним склонила, как живая:
"Свершилось мщенье Босуэло!" -
Тиран услышал умирая.

Встань! Знамя по ветру развей,
Вождь Гамильтонов благородный!
Пал Мэрри от руки моей.
Сыны Шотландии свободны".

Все воины уже в седле,
И трубным гласом клич народа
Летит по всей родной земле:
"Пал Мэрри! Родине - свобода!"

Но что же это? Блеска пик
Не видно, стихли крик и топот.
Их ветерок развеял вмиг,
Унес потока мирный ропот.

Где труб раскатывался гром,
Веселый дрозд свистит в долине.
Молчат увитые плющом
Руины каменной твердыни.

Не вождь свой клан зовет на бой,
Крича о мести и свободе, -
Красотка нежною рукой
Небрежно теребит поводья.

Да будет радостен удел
Прелестницы, что захотела
Услышать повесть давних дел
На диком бреге Эвендела!

Перевод Н. Рыковой

Cadyow Castle

Addressed to the Right Hon. Lady Anne Hamilton.

When princely Hamilton's abode
Ennobled Cadyow's Gothic towers,
The song went round, the goblet flow'd,,
And revel sped the laughing hours.

Then, thrilling to the harp's gay sound,
So sweetly rung each vaulted wall,
And echoed light the dancer's bound,
As mirth and music cheer'd the hall.

But Cadyow's towers, in ruins laid,
And vaults, by ivy mantled o'er,
And echoed light the dancer's bound,
As mirth and music cheer'd the hall.

Yet still, of Cadyow's faded fame,
You bid me tell a minstrel tale,
And tune my harp, of Border frame.
On the wild banks of Evandale.

For thou, from scenes of courtly pride,
From pleasure's lighter scenes, canst turn,
To draw oblivion's pall aside,
And mark the long-forgotten urn.

Then, noble maid! at thy command,
Again the crumbled halls shall rise;
Lo! as on Evan's banks we stand,
The past returns — the present flies.

Where, with the rock's wood cover'd side,
Were blended late the ruins green,
Rise turrets in fantastic pride,
And feudal banners flaunt between:

Where the rude torrent's brawling course
Was shagg'd with thorn and tangling sloe,
The ashler buttress braves its force,
And ramparts frown in battled row.

'Tis night — the shade of keep and spire
Obscurely dance on Evan's stream;
And on the wave the warder's fire
Is chequering the moonlight beam.

Fades slow their light; the east is grey;
The weary warder leaves his tower;
Steeds snort; uncoupled stag-hounds bay,
And merry hunters quit the bower.

The drawbridge falls - they hurry out -
Clatters each plank and swinging chain,
As, dashing o'er, the jovial rout
Urge the shy steed, and slack the rein.

First of his troop, the Chief rode on;
His shouting merry-men throng behind;
The steed of princely Hamilton
Was fleeter than the mountain wind.

From the thick copse the roebucks bound,
The startled red-deer scuds the plain,
For the hoarse bugle's warrior-sound
Has roused their mountain haunts again.

Through the huge oaks of Evandale,
Whose limbs a thousand years have worn,
What sullen roar comes down the gale,
And drowns the hunter's pealing horn?

Mightiest of all the beasts of chase,
That roam in woody Caledon,
Crashing the forest in his race,
The Mountain Bull comes thundering on.

Fierce, on the hunter's quiver'd band,
He rolls his eyes of swarthy glow,
Spurns, with black hoof and horn, the sand,
And tosses high his mane of snow.

Aim'd well, the Chieftain's lance has flown;
Struggling in blood the savage lies;
His roar is sunk in hollow groan -
Sound, merry huntsmen! sound the pryse!

'Tis noon — against the knotted oak
The hunters rest the idle spear;
Curls through the trees the slender smoke,
Where yeoman dight the woodland cheer.

Proudly the Chieftain mark'd his clan,
On greenwood lap all careless thrown,
Yet miss'd his eye the boldest man
That bore the name of Hamilton.

"Why fills not Bothwellhaugh his place,
Still wont our weal and woe to share?
Why comes he not our sport to grace?
Why shares he not our hunter's fare?" —

Stern Claud replied, with darkening face,
(Grey Paisley's haughty lord was he),
"At merry feast, or buxom chase,
No more the warrior wilt thou see.

"Few suns have set since Woodhouselee
Saw Bothwellhaugh's bright goblets foam
When to his hearths, in social glee,
The war-worn soldier turn'd him home.

"There wan from her maternal throes,
His Margaret, beautiful and mild,
Sate in her bower, a pallid rose,
And peaceful nursed her new-born child.

"O change accursed! past are those days;
False Murray's ruthless spoilers came,
And, for the hearth's domestic blaze,
Ascends destruction's volumed flame.

"What sheeted phantom wanders wild,
Where mountain Eske through woodland flows,
Her arms enfold a shadowy child -
Oh! is it she, the pallid rose?

"The wilder'd traveller sees her glide,
And hears her feeble voice with awe -
'Revenge,' she cries, 'on Murray's pride!
And woe for injured Bothwellhaugh!'"

He ceased - and cries of rage and grief
Burst mingling from the kindred band,
And half arose the kindling Chief,
And half unsheathed his Arran brand.

But who, o'er bush, o'er stream and rock,
Rides headlong, with resistless speed,
Whose bloody poniard's frantic stroke
Drives to the leap his jaded steed;

Whose cheek is pale, whose eyeballs glare,
As one some vision'd sight that saw,
Whose hands are bloody, loose his hair? -
'Tis he! 'tis Bothwellhaugh.

From gory selle, and reeling steed,
Sprung the fierce horseman with a bound,
And, reeking from the recent deed,
He dash'd his carbine on the ground.

Sternly he spoke - "'Tis sweet to hear
In good greenwood the bugle blown,
But sweeter to Revenge's ear,
To drink a tyrant's dying groan.

"Your slaughter'd quarry proudly trode,
At dawning morn, o'er dale and down,
But prouder base-born Murray rode
Through old Linlithgow's crowded town.

"From the wild Border's humbled side,
In haughty triumph marched he,
While Knox relax'd his bigot pride,
And smiled, the traitorous pomp to see.

"But can stern Power, with all his vaunt,
Or Pomp, with all her courtly glare,
The settled heart of Vengeance daunt,
Or change the purpose of Despair?

"With hackbut bent, my secret stand,
Dark as the purposed deed, I chose,
And mark'd, where, mingling in his band,
Troop'd Scottish pikes and English bows.

"Dark Morton, girt with many a spear,
Murder's foul minion, led the van;
And clash'd their broadswords in the rear
The wild Macfarlanes' plaided clan.

"Glencairn and stout Parkhead were nigh,
Obsequious at their Regent's rein,
And haggard Lindesay's iron eye,
That saw fair Mary weep in vain.

"'Mid pennon'd spears, a steely grove,
Proud Murray's plumage floated high;
Scarce could his trampling charger move,
So close the minions crowded nigh.

"From the raised vizor's shade, his eye,
Dark-rolling, glanced the ranks along,
And his steel truncheon, waved on high,
Seem'd marshalling the iron throng.

"But yet his sadden'd brow confess'd
A passing shade of doubt and awe;
Some fiend was whispering in his breast;
'Beware of injured Bothwellhaugh!'

"The death-shot parts - the charger springs -
Wild rises tumult's startling roar!
And Murray's plumy helmet rings -
- Rings on the ground, to rise no more.

"What joy the raptured youth can fell,
To hear her love the loved one tell -
Or he, who broaches on his steel
The wolf, by whom his infant fell!

"But dearer to my injured eye
To see in dust proud Murray roll;
And mine was ten times trebled joy,
To hear him groan his felon soul.

"My Margaret's spectre glided near;
With pride her bleeding victim saw;
And shriek'd in his death-deafen'd ear,
'Remember injured Bothwellhaugh!'

"Then speed thee, noble Chatlerault!
Spread to the wind thy banner'd tree!
Each warrior bend his Clydesdale bow! -
Murray is fall'n, and Scotland free!"

Vaults every warrior to his steed;
Loud bugles join their wild acclaim -
"Murray is fall'n, and Scotland freed!
Couch, Arran! couch thy spear of flame!"

But, see! the minstrel vision fails -
The glimmering spears are seen no more;
The shouts of war die on the gales,
Or sink in Evan's lonely roar.

For the loud bugle, pealing high,
The blackbird whistles down the vale,
And sunk in ivied ruins lie
The banner'd towers of Evandale.

For Chiefs, intent on bloody deed,
And Vengeance shouting o'er the slain,
Lo! high-born Beauty rules the steed,
Or graceful guides the silken rein.

And long may Peace and Pleasure own
The maids who list the minstrel's tale;
Nor e'er a ruder guest be known
On the fair banks of Evandale!

Поддержать сайт