Ричард Лавлейс (Richard Lovelace)

Кузнечик

    Моему благородному другу Чарльзу Коттону

О ты, что кверху весело взмываешь,
   Пригнув колосья за усы,
О ты, что всякий вечер пьян бываешь
   Слезой небесной - капелькой росы.

Владелец крыльев и упругих лапок
   И радостей воздушных и земных,
В пустой скорлупке ты ложишься набок
   Для снов чудесных и хмельных.

А поутру не ты ли первый вскочишь,
   Встречая золотой восход?
Ты веселишь сердца, поешь, стрекочешь,
   Все дни, все лето напролет...

Но бродит в поле серп и жатву правит!
   Церере с Вакхом на покой пора;
Цветы в лугах морозы обезглавят,
   Развеют лютые ветра.

И ты застынешь льдинкою зеленой,
   Но, вспомнив голос твой среди полей,
Мы в зимний холод, в дождь неугомонный
   Бокалы вспеним веселей!

Мой несравненный Чарльз! У нас с тобою
   В груди пылает дружбы летний зной,
И спорит он с холодною Судьбою,
   Как печь со стужей ледяной.

Пусть в очаге у нас двойное пламя
   Не гаснет, как огонь священный встарь,
Чтоб сам Борей полночными крылами
   Не затушил наш маленький алтарь!

Декабрь измокший, горестно стеная,
   Придет оплакивать свой трон,
Но в чашу побежит струя хмельная -
   И вмиг развеселится он!

Ночь спустится - свечам велим гореть мы
   В окне и рассекать густую тень,
Чтоб черный плащ слетел со старой ведьмы
   И воцарился вечный день!

Каких еще сокровищ нам, дружище?
   Казны, хвалы? Покой всего милей!
Кто не в ладу с самим собой - тот нищий,
   А мы стократ богаче королей.

Перевод М. Я. Бородицкой

The Grassehopper

    To My Noble Friend, Mr. Charles Cotton

I.

Oh thou, that swing'st upon the waving eare
Of some well-filled oaten beard,
Drunk ev'ry night with a delicious teare
Dropt thee from Heav'n, where now th'art reard.

II.

The joyes of earth and ayre are thine intire,
That with thy feet and wings dost hop and flye;
And when thy poppy workes, thou dost retire
To thy carv'd acorn-bed to lye.

III.

Up with the day, the Sun thou welcomst then,
Sportst in the guilt plats of his beames,
And all these merry dayes mak'st merry men,
Thy selfe, and melancholy streames.

IV.

But ah, the sickle! golden eares are cropt;
CERES and BACCHUS bid good-night;
Sharpe frosty fingers all your flowrs have topt,
And what sithes spar'd, winds shave off quite.

V.

Poore verdant foole! and now green ice, thy joys
Large and as lasting as thy peirch of grasse,
Bid us lay in 'gainst winter raine, and poize
Their flouds with an o'erflowing glasse.

VI.

Thou best of men and friends? we will create
A genuine summer in each others breast;
And spite of this cold Time and frosen Fate,
Thaw us a warme seate to our rest.

VII.

Our sacred harthes shall burne eternally
As vestal flames; the North-wind, he
Shall strike his frost-stretch'd winges, dissolve and flye
This Aetna in epitome.

VIII.

Dropping December shall come weeping in,
Bewayle th' usurping of his raigne;
But when in show'rs of old Greeke we beginne,
Shall crie, he hath his crowne againe!

IX.

Night as cleare Hesper shall our tapers whip
From the light casements, where we play,
And the darke hagge from her black mantle strip,
And sticke there everlasting day.

X.

Thus richer then untempted kings are we,
That asking nothing, nothing need:
Though lord of all what seas imbrace, yet he
That wants himselfe, is poore indeed. 

Поддержать сайт